(Не)Кулинарная книга. Писательская кухня на Бородинском поле

Бабушка умерла – и плов в моей жизни закончился. То, что мне предлагали в гостях и ресторанах – не было пловом. Это была рисовая каша с мясом. Рисовая каша с мясом и жижей. Рисовая каша с мидиями. Сладкая рисовая размазня с фруктами. Каждый дом, угощавший меня пловом, торжественно объявлял: «У нас сегодня плов!». Нет, даже не так. А вот как: «У нас сегодня ПЛОВ!» Рестораны тоже обещали самый лучший в мире плов. Причём это были национальные рестораны. Но каждый раз, выходя из гостей и ресторанов, я испытывала чувство неудовлетворённости с прогорклым привкусом, с осадком фальши, размазанным по нёбу. В какой-то момент я чуть было не покорилась. Я чуть было не смирилась с тем, что плов моей гениальной бабки – это не ПЛОВ, а детский миф, заботливо переданный мне, взрослой, той маленькой девочкой, которая не хотела быть похороненной в фанерном танке и потому надула себе воздушный шар исключительности бабушкиного плова.

Миф о плове. Миф о смирении…

Прошло время. Дома стали ниже, трава пожухла, плова нет. За окном у доросшей до размеров собственных детей Татьяны Соломатиной московские коты лениво вспоминают времена, когда они ещё могли вальсировать.

Мне уже никогда не узнать о моей гениальной бабке всего, но хотя бы вернулась на историческую родину. Да ещё и по великой, далеко не у каждого случающейся, любви. Москаль без москаля не может прожить ни дня. Кто любит – тот москаль! Мы женимся, крутимся, работаем. Мы скачем, как москали в колесе. Ребёнок знает строительные нормы и правила раньше, чем ходить. А как передавать медицинский инструментарий в операционной – раньше, чем говорить. Кульман и Обсчёт Периметрович, Скальпель и Акушер Кюретович – имена собственные. Каска и хирургическая пижама – главные элементы карнавального костюма. В десятилетнем возрасте наша дочь управляется с дрелью покруче профессионального строителя. А с лобзиком и ножовкой – куда сноровистей, чем мой великовозрастный папенька (и мы не путаем половые признаки тела с половой принадлежностью духа). Она не падает в обморок при виде крови. В двенадцатилетнем возрасте совершенно спокойно ассистирует на кастрации жеребца. Для неё слово «член» – не куртуазно. Член – это орган. Она весьма благовоспитанна. Она властвует собой. Она – разделяет. Нет ничего псевдотайного, что не стало бы для неё явным тут, с нами. На любой вопрос она получает ответ. И потому не морщится, когда родители внезапно выдают в пространство некий эзотерический набор букв «х», «у», «и краткое». Умеет вести себя с самыми разнообразными людьми вежливо, ровно и уместно – от таджикского чернорабочего и украинского прораба до всемирно известного академика. Просто: умеет себя вести. Умеет властвовать собой. Не капризничает. Не манерничает. Не требует. Знает цену словам и понятиям. Понимает, что такое человек. И каким он должен быть, чтобы звучать гордо. И нам совершенно не в чем обвинить бабушек. Меньше народу на богослужении – легче дышать. И массовой истерией не накрывает. Только покоем осознания.

Однажды приходит и говорит: «Мама, я сегодня в бытовке ела совершенно гениальный плов». Ей лет пять. Она была с папой на работе. То есть папа пришёл – и посадил дочь в бытовку. Она подружилась с таджиками. Они накормили её пловом.

Я был совсем таким, как ты, мой маленький солдат.

Я не лишаю дочери мифа о гениальном плове. Все станут большими, как в поле чучела. У неё и так-то иллюзий меньше, чем у нас. Мы совершенно не занимаемся воспитанием дочери. Мы просто втроём в одной корзине, на одном воздушном шаре. У нас всё общее. Даже миф о гениальном плове. Морфические поля такие морфические.

Следующая сцена: я брожу улицами Бруклайна, привычно кивая дружелюбным русским евреям, толерантным американским хасидам, и выезжаю на викенды в Салем с пожилым ирландцем, мой муж строит за городом охотничью избушку. Конкретно за городом. За сто первым. На Бородинском поле. На крайней оконечности левого фланга, там, где были рейды казаков Платова. Дом построен. Я – поставлена. Перед фактом. На новоселье один из таджиков готовит плов. Разумеется, я настроена скептически. Скептически настроена на проживание за сто первым. Скептически настроена на вот так резко менять жизнь. Этот не скепсис жительницы мегаполиса. Это сомнения, накрывающие иногда и взрослых опытных мужчин. «А всё ли я для здесь и сейчас?.. Это ли решение верное?» И, разумеется, скептически настроена на плов. Я его и в США ела. Это был худший из моих гостевых пловов. Буду откровенно: такое редкое говнище можно есть только из огромного искреннего уважения к хозяевам. Но уж лучше бы они играли на скрипке. Нет, они не скрипачи. Они – врачи. Врачи без слуха и аудирование буквенного сочетания «C-dur» вызовет у них ассоциации только с украинскою мовою. Но уж лучше бы они играли на скрипке.

Но вот меня зовут к столу. Здесь. На Бородинском поле.

Мне совсем немножко! – с опаской говорю я.