Когда дети Московской Галки и Московского Валерки подросли до возраста байдарочных походов по бурным рекам, наши московские родственники перестали ездить на ленивые пляжные юга. И уже никто не готовил мне макароны по-флотски до самой моей юности. А потом случился у меня в жизни очередной прекрасный парень – среди прочих очередных прекрасных парней. В «Коммуне» – «Сережа сумочный». Он служил во флоте. Радистом. И как сухопутный, отслуживший в рядах СА, парень вздрагивает, заслышав «перловка», так Серёжа дёргался при словосочетании «макароны по-флотски». Он отлично готовил. Баранина в духовке. Вы видали когда-нибудь, чтобы парень двадцати двух лет запекал баранину в духовке? С чесноком, травами, с какими-то сложносочетанными гарнирами? Ещё он мог часами делать массаж. Вот часами! То есть можно было уснуть, проснуться, снова уснуть – а он всё тебе ещё «гладит спинку». Из всех прекрасных прочих – такое мог делать только Серёжа. Ну и мой последний и единственный муж способен – так он и диалектически завершил этот калашный ряд имени моего свинского, прости господи, рыла… Ну и флот-макароны-влюблённость – так что ради меня Серёжа пошёл на эту жертву: приготовил макароны по-флотски. Они, конечно же, уже не были так божественно прекрасны, как «макароны по-флотски» от божественно прекрасной Московской Галки, случившиеся со мной в моём божественно прекрасном одесском детстве. Но это были очень вкусные макароны по-флотски.
Всё что нужно для очень вкусных макарон по-флотски – это добрый кусок хорошего свежего мяса. Лук. Чеснок. Сливочное (обязательно именно сливочное!) масло. Соль. Перец. Мясорубка. Сковорода. Всё. Особо капризные – могут посыпать зеленью.
Мясо, лук, чеснок – через мясорубку. На сковороде растапливаете щедрый шматок сливочного масла. Обжариваете фарш. Тушите фарш. В обжарено-протушенный фарш – макароны. Сухие! Не варить! Они созреют в луково-чесночно-сливочно-мясной неге. Посолить, поперчить. Готовится на «съесть». Про запас макароны по-флотски не годятся. Превращаются в запеканку. Блюдо «скорой руки». Энергетическую дыру таким не залатаешь. Зато и голодным не останешься.
Иногда, когда какая-нибудь ерунда заставляет меня печалиться по людям и по себе – я готовлю. И в доме, где постоянно живут всего два человека, вдруг оказывается несколько восьми– и пятилитровых кастрюль мясной солянки, зелёного борща, ведро молодой картошки, чугунок котлет из индейки. И можно было бы накормить гвардейский экипаж. Тот, который был организован по указу Александра Павловича Романова в 1810 году. Тот, состоять приписанным к которому после Бородинской битвы и переправы через Березину почитали за честь мужчины дома Романовых – и цесаревич Алексей на дошедших до нас фотокарточках большей частью в бескозырке с ленточками, в гюйсе, тоже числился в личном составе Гвардейского экипажа. Как и его отец. Тот самый гвардейский экипаж, который здесь, у меня, на Бородинском поле, отвечал за мост через Колочь. Тот самый, что бок о бок с егерями. Тот, которым командовал мичман Лермонтов. Троюродный брат известного толмача Байрона на русский. Фамилии одинаковые. И они даже родственники. Но какие разные Лермонтовы! Михаил Николаевич дослужился до адмирала. Участвовал и в походе армии на Париж. И во многих прочих сражениях. Брал турецкие крепости и участвовал в дальних морских походах. Командовал фрегатом «Россия» и линкором «Георгий Победоносец». Но важнейшим делом всей своей жизни считал именно Бородинское сражение. Именно сожжённый мост через реку Колочь. И я бы с огромным удовольствием накормила и мичмана Лермонтова, и его матросов, которым французы не дали даже в баньке домыться. И егерей, которым матросы гвардейского экипажа дали уйти по мосту – и только потом подожгли его. Что за этими простыми обыкновенными обыденными словами! Это не зажигалкой щёлкнуть в тиши и уюте кабинета… С каким бы удовольствием они посидели бы у меня за столом после Красной Пахры, где они навели семь понтонных мостов под проливным дождём, разбирая избы на доски, при помощи верёвок, жердей и такой-то матери (последняя – вместо гвоздей). С каким аппетитом уминали бы они после Копысе, где создавали стометровую переправу – и трое просто замёрзли. Просто. Просто замёрзли насмерть. Как бы выпили водки, да закусили бы горячей котлетой после Березины, где строили мост, стоя по пояс в ледяной воде – и ещё многие стояли насмерть в ледяной воде. Стояли насмерть – стояли до смерти. Уже никогда не были живыми. Вы когда-нибудь строили мост по грудь в ледяной воде? И я – нет. Сама мысль об этом мне страшна. И чтобы отрубить мысли я иногда пишу. Иногда – убираю. Иногда – гуляю по двадцать пять километров пешком. А иногда – готовлю.