(Не)Кулинарная книга. Писательская кухня на Бородинском поле

Аккуратно отделили от стен хорошо сохранившиеся бумаги, очистили, сложили в три большие папки. Пошли с ними в государственный архив. Но архивисты советские не то пылью сильно надышались и от этого у них хронический активный силикоз головного мозга случился. Не то отсырели они уже по самые души – но семейный архив Аракчеева на хранение не приняли. Хотя, как по мне, должны были лезгинку сплясать. Такая находка способна сделать жизнь или как минимум карьеру любого историка. В итоге бумаги остались у художника. И пролежали молча без малого тридцать лет, пока на них не вышел через того самого крестившегося краеведа человек, небезразличный к Аракчееву. В жизни всегда есть место подвигу или случайности. Или провидения. Что по сути – одно.

Так и уникальная санитарка – это всегда рука провидения. Поначалу к новеньким всем – в том числе и, разумеется, санитаркам, – весь персонал подозрителен и жесток. Чёрт его знает, какое оно! Нет, ну мы знаем, какое оно бывает. Вариант первый: девочка-оленёнок, не поступила в медицинский вуз. От кала её тошнит. При виде крови – падает в обморок. Руки трясутся. Глаза всё время на мокром месте. Обижается. Регулярно плачет в клизменной, где её жалеет разве что седой боевой анестезиолог. То на неё акушерка наорала. То доктор её вообще не замечает. Женщина посмела перед великосветским носиком несвежей простынёй размахивать. С какой стороны к ведру подойти – дитя не знает. В прежней беззаботной жизни полагала, что полы, подоконники, тумбочки, окна и унитазы с ваннами надраивает команда белоснежек-невидимок. Каталка у неё не едет, мешок с бельём из слабых ладошек выпрыгивает, бикс на хрупкую ножку падает. Или сразу вылетает – в поликлинику. Или же выучишь её чему-то – оно через год-два поступает таки в медин. Или, напротив, понимает, что не её это, не для того её мама в тех самых кроваво-тошнотворных муках на свет родила! Я бы вообще не принимала в профильные академии-университеты тех, кто не работал санитарками-санитарами. Издал же Пётр Первый указ, чтобы дворянам служить с рядовых! Русское дворянство, ясен-красен, и тут выкрутилось: стали записывать с пелёнок, а то и до, ещё в утробе. Солдат спит, ест, писает-какает – служба идёт. От груди кормилицы отнят уже подпоручиком. Что правда иногда могут разжаловать – как и поступил Потёмкин с Николаем Николаевичем Раевским. Резкость первого обернулась благом не только для последнего, но и для всей русской армии. Мамы, не пишите командирам слёзные сопроводительные письма, качая тему родства! Потёмкин – один, а родни у него щедро понаделано. Причём местами – самим Потёмкиным своей же родне. Иногда запутаться можно. Вот этот, к примеру, очередной парнишка – он Таврическому кто? С одной стороны вроде внучатый племянник. А с другой – сын.

Санитарка, вариант второй: баба. Плюс-минус в возрасте. Плюс-минус сноровистая. Тут – ворчливая. Здесь – угодливая без меры. Как старый пёс, который ленив и хитёр, показушно лает, временами – хвостом виляет. Вроде и службу знает, но несёт с оттенком обречённости, а рвение – показное. Пока не рявкнешь – зад из будки не вынесет. Может нахамить. Не врачу, увы. Женщине. Гоняет чаи с буфетчицей. Седые боевые анестезиологи такими не интересуются.

И вариант третий, самый редкий, единичный – Лиля. Когда и что делает? Совершенно без шуму и пыли. Но всё сияет, женщины довольны, вёдра чисты, туалеты надраены, душевые сверкают и даже лет пять как чихающий смеситель внезапно оживился, запел, молод, весел и безотказен! Биологические отходы утилизируются, как следует, материалы на гистологические исследования доставляются вовремя. Банки с утренней мочой уже не стоят на окошке санкомнаты до вечерней зорьки. И смена каталок с биксами из/в ЦСО стала чётче смены последнего на планете батальона гренадёров Её Королевского Величества. И при этом Лиля всегда улыбчива, доброжелательна, глаза ярки и безмятежны, как ялтинская акватория в штиль.