Не лги себе

Наконец наблюдавший за ней краснофлотец, видимо, смекнул, в чем дело. Некоторое время он шел за ней, соображая, не обидится ли она на его предложение. Девчонка нездешняя, робкая.

— Хочешь, помогу? Слышу, Садовую спрашиваешь. Так мне туда же.

Катя исподлобья взглянула на краснофлотца, а у него глаза синющие, как бухта, что справа.

— Неси, коли охота! Только тут железка оторвалась, не порви свою форменку.

Пока нес, все расспрашивал: откуда Катя и надолго ли сюда. Узнав, что на жительство, обрадовался.

— Приходи вечерком в Краснофлотский парк. Это тут, в центре. Оркестр играет, потанцевать можно.

— Не знаю, — сказала Катя, сразу насторожившись. — Ничего я тебе обещать не могу. У нас в Сибири как-то не принято к незнакомому парню на свидание бегать. Оглядеться надо. А за внимание, конечно, спасибо.

Садовая улица оказалась такой же короткой, как в Успенском улочка Малиновая. Там, сзади, овраг. А здесь обрывается гора.

На Малиновой восемь дворов. И здесь, наверное, не больше. Малиновой улицу в Успенском назвали потому, что в каждом палисаднике по изгороди растет малина.

Пока Катя шла, мысли уносили ее в Успенск. То ли о матери тосковала, то ли о сестренках с братишкой… А может, и о Вальке Черемных, лучшей своей белозубой подружке.

Поставив сундучок возле чугунных ворот, краснофлотец, попрощавшись, ушел.

Улыбаясь и представляя, как обрадуется старушка, Катя вошла в мощенный камнем двор, с большим деревом посредине. Белый трехэтажный дом был сплошь увит виноградом. Где, какие окна ее, тети Поли? Хорошо бы угадать. И вдруг возле клумбы она увидела полную старушку с лейкой в руках.

— Мне бы восьмую квартиру.

Старушка распрямилась, не выпуская из рук лейки, приставила к слабым глазам ладонь.

— Батюшки, никак, Катерина?!

— Тетя Поля! — громко закричала Катя и бросилась к ней.

Сколько радостных слез, вопросов, удивлений!

— Я ведь почему тебя пригласила? — объясняла старушка, ведя Катю по железной лестнице на второй этаж, где находилась ее комната. — Я, Катенька, помереть боюсь в одиночестве. Года мои немалые, шестьдесят стукнуло. Пусть, думаю, поживет подле меня племянница. Эк ты вымахала, Катерина! И в кого только! Мать маленькая, отец незаметный был. А красивая. Это хорошо, что большая. У нас на юге народ все мелкий, несерьезный какой-то. Ну вот и комната моя. На двоих места вполне хватит. Вот твой диванчик. А вон и море, глянь-ка в окно!

Сначала из окна, а потом с берега повадилась Катя смотреть на море. Какая голубая ширь! По ней одна за другой, одна за другой бегут волны, исчезая вдали. Катя ходила к морю утрами, когда вода у берега особенно чиста и хрустальна. Бросишь в нее монетку, та сверкнет в толще воды и, странно уменьшившись, упадет на каменное неровное дно, а то и вовсе канет.

Вальке Черемных, в Успенск, писала:

«Я тебе, Валька, так скажу: если человек моря не повидал, то, значит, не видел он настоящей красоты. Тетя Поля ругается, что я часами на берегу пропадаю, как раньше — на нашем Зимнике…

Помнишь, как я туда на лодке по озеру плавала? Озеро — это что, там все понятно, а тут волны большущие, высотой в наш дом, вода соленая-пресоленая и для питья не годится. Стала я первый раз купаться, как хлебнула ее, так чуть не заплакала от обиды. Такое большое, такое красивое море, а напиться из него нельзя. Это как же по нему на кораблях плавают? Плывешь по воде, а воды бери с собой. Смешно, правда?

В следующий раз о море опять напишу, если, конечно, тебе интересно. А ты сообщи мне, как живешь, кто стоит теперь на моем месте у бумажной машины, а главное — строится ли в Успенске новая ТЭЦ».

На такие письма Валька Черемных не отвечала. Не знала она, как надо отвечать на такие дурацкие письма. Насчет фабричных девчат, она сама хоть и конторская, но все знает и может написать. Ну, а рассуждать о море она не умеет. И вообще, если Вальку спросят, что она думает о своей уехавшей в Крым подружке, то Валька со всей откровенностью скажет, что Катерина всегда была немножко тронутая…

Так Катя Уржумова и не знала — строится новая ТЭЦ или не строится. Письма от матери она, конечно, получала, но они полны были наставлений, — как себя вести в чужом краю, где неопытную девушку всюду подстерегают неожиданности.

Как многие деревенские женщины, Катина мать боялась города. Может, потому, что никогда его не видела. Она и сестре своей Полине наказывала держать племянницу в строгости, не пускать одну вечерами. Но Катя, словно в насмешку над материнскими наставлениями, поступила учиться в вечерний техникум.

Осенью она опять писала Вальке Черемных: