Не лги себе

— Какая же? — прищурился гость. — Эх, адвокат из тебя неважный. Хитрости маловато. Настя — та бы извернулась. Ну, скажи на милость, зачем она мне писала?

Нет, не подготовлена была Ленка к такому натиску. Несколько мгновений смотрела она на гостя, порываясь что-то сказать ему в защиту сестры, но так и не нашлась, что именно. Губы ее жалко дрогнули, карие глаза наполнились слезами.

— Лена, что с тобой? — перепугался Вася и участливо склонился к ней, все еще сидящей перед нетронутой чашкой чая. — Ты о чем, Лена?

И от этих участливых слов, и оттого, что он заглянул в ее глаза, так и не поняв, что они выражали, Ленка уронила голову на скатерть, и плечи ее стали вздрагивать.

Вася Пирожков растерялся и того больше. Из-за него ни одна девушка еще не плакала, не было у него такого случая в жизни. Впервые пришел в чужой дом, и вот, пожалуйста!

— Да ты хоть объясни! — нерешительно тронул он за плечо Ленку. — Что же это такое получается? Если так, я сейчас уйду.

— Это… это я вам писала, — всхлипывая, призналась Ленка.

— Что? — переспросил Вася. — Кто писал?

Ленка не отвечала. Черная бретелька сарафана сползла ей на локоть. Легкие шпильки не сдержали тяжести белокурых кос… Чистым золотом сверкали они на белом полотне скатерти, и Василий смотрел на них как завороженный. Он был смущен не меньше Ленки. Но к этому чувству примешивались еще и другие чувства…

— Ты не расстраивайся, — предложил он, ощущая в себе странное и радостное желание погладить ее по голове. — В общем, конечно, неловко получилось, но спасибо за внимание… Хорошие у тебя письма, душевные… Разреши мне оставить их у себя на память.

Как затихающий дождь вдруг неизвестно откуда набирает новые силы, так успокоенная было Ленка разразилась снова слезами. Золото ее удивительных кос вздрагивало и переливалось. Они были такие тяжелые и… пушистые. Вася опять поймал себя на том, что смотрит на них не отрывая глаз, и это было тем более нехорошо, что девушка продолжала плакать.

— Я даже не пойму, из-за чего ты плачешь? — искренне сказал Вася. — Я и Настю упрекать не стану.

— Стыдно-то как… — прошептала Ленка.

— И вовсе нет! — Вырвалось у Васи. — Веришь, я даже доволен, что так получилось, потому что… А в общем, чего же тут объяснять, по-моему, и так все ясно!

Ленка вздохнула и стала подбирать свои косы.

Я — ИЗ ДЕРЕВНИ

С утра повалил снег. Густой и легкий, он опушил карнизы высоких домов, покрыл белизною грустный вымокший скверик. И сразу стало ясно, чего недоставало все эти короткие серые дни.

В доме, где жила Клава Синицына, к снегу отнеслись равнодушно. Дом большой, хлопотный, с длинным коридором на старый московский манер, с бесконечными дверями и множеством почтовых ящиков на лестничной площадке. И народ здесь жил трудовой, рано встававший по утрам, озабоченный.

Клава, недавно приехавшая в город из глухомани, очень даже обиделась, что горожане не ценят снега.

— Хлеб все едят, а откуда он берется, никто не думает. Озими-то покров нужен!

— Ну это в деревне, а здесь снег ни к чему, — отозвалась одна из соседок. — Выскочишь на улицу в последнюю минуту, а тут — на тебе! — снежище валит. Ну и опоздаешь на работу. Троллейбусы как черепахи ползут.

— Вставали бы пораньше, — спокойно рассудила Клава.

Она без конца дивилась на эту торопливую хлопотную жизнь. На улице посмотришь — все бегом бегут. Уж разве старушка какая степенность соблюдает. Но и старушки здесь зачастую бегучие. Сыплет себе с хозяйственной сумкой, откуда торчат белые батоны, даже палочки в руках не держит.

Поразмышлять Клава любила. Главным коньком ее разговоров была природа и всякие там приметы. Дожди, например, Клава называла по-разному. Были у нее дожди «капустные», «грибные», «сеянцы», которые годились для любого огородного овоща. Она различала закаты, инеи, росы. Курчавый, похожий на рассыпанные хризантемы иней сулил рыжики. А гладкий, когда трава, уставши за лето, приляжет, — к сладкой рябине.

Ее замечание насчет озими, которой нужен покров, услышал Сережка, порядочный лентяй восьмиклассник. Он сознавал, что у него трудный возраст, и вячески пользовался этим, чтобы не заниматься.

— Значит, этот снег к озими? — спросил он Клаву, выглянув из ванной, где чистил зубы. — А еще какой снег бывает? К пареной репе не бывает снега, а?

— Еще снег бывает к двойкам, — незлобиво ответила Клава. — Ох, парень, и о чем только ты думаешь. Тоже мне, космонавтами увлекается! Куда тебе до них!

Сережка выскочил из ванной разъяренный, с белыми губами от порошка.

— Не веришь, да?! Хочешь, в окошко без парашюта выскочу? С пятого этажа прыгну, хочешь?!

Клава сунула ему в руку тряпкодержатель.

— Прыгни вот на стол, смахни в углу паутину.

— Эх ты, колхоз, — остывая, сказал Сережка. — Никакого в тебе чувства юмора.