(Не) люби меня

Разумеется, спать я не смогла, и ночью попыталась бежать, когда посчитала, что королева заснула. Но за порогом меня сразу остановили двое стражников из королевской свиты. Ее величество и правда позаботилась, чтобы птичка не улетела из силков и была доставлена главному покупателю с вишенкой в клюве. То, как пренебрежительно мужчины подхватили меня под локти и подтащили к дверям кельи, откуда я вышла, сразу объяснило мне, что все уже знали об истинных причинах поездки королевы в Верей, и лишь я – жертва, на которую была объявлена охота, ни о чем не догадывалась.

– Я хочу видеть настоятельницу! – крикнула я. – Вы не смеете меня задерживать!

– Пусть повидается с матушкой Модвенной, – сказала королева, появляясь из кельи. – Мы же в монастыре, здесь всякий имеет право на святую беседу.

Меня проводили к настоятельнице под конвоем, как преступницу. Мать Модвенна еще не ложилась спать – она читала последование, и, увидев меня в сопровождении гвардейцев, очень удивилась.

Мужчины остались в коридоре, а меня настоятельница пригласила войти и усадила на деревянный стульчик – единственный в ее скромно обставленной келье, сама же монахиня встала передо мной, готовая выслушать.

Я старалась говорить твердо, но не справилась и не удержалась от слез, за что сама себе стала противна.

– Спасите меня, – попросила я, вытирая щеку рукавом рубашки. – Я хочу остаться в монастыре, пока не вернется мой муж. Если вы возьмете меня под покровительство, они ничего не смогут мне сделать, они… – я собиралась рассказать все без утайки, но настоятельница остановила меня.

– Я все знаю, леди Верей, – сказала она строго. – Мы с ее величеством троюродные сестры, и у нее от меня нет секретов. Она написала мне о том, что происходит.

– О! – я испытала огромное облегчение, что мне не придется рассказывать эту постыдную историю. – Тогда всё упрощается… Мой муж уехал на полгода и…

– И вам надо подчиниться и ехать с ее величеством в столицу, – перебила меня мать Модвенна.

Слезы мои моментально высохли, и я уставилась на настоятельницу, приоткрыв рот.

– Это грех – роптать против воли небес, – продолжала она. – И то, что вы просите – это гордыня, это мысли только о самой себе. Вам надо покаяться.

– Не понимаю вас… – пробормотала я.

– Если я вас приму, – монахиня говорила уже не строго, а сердито, – король будет здесь уже завтра и возьмет монастырь приступом. Пострадают мои сестры по вере, а их здесь тридцать четыре. Лучше принести в жертву одну овечку, чем потерять все стадо. А вы, отказывая королю, только сеете слухи и сплетни, только распаляете греховные желания всех жителей королевства. Этот… вопрос, – она посмотрела на меня со значением, – можно было решить тихо и без огласки, но вы придали ей характер настоящего бедствия. Думаю, это от вашего тщеславия. Я напишу епископу, чтобы по прибытии в столицу он назначил вам епитимью.

Мне казалось, что мир перевернулся с ног на голову. Настоятельница монастыря упрекала меня за то, что я не отдалась королю сразу и без сопротивления. Гордыня, тщеславие, епитимья…

Я вернулась в келью, как в бреду – не видя ни пола, ни стен, ни тех, кто меня караулил.

Королева не спала, и едва я появилась, ласково сказала:

– Смиритесь, дитя мое. Вам не уйти. Но потом вы поблагодарите меня за это. За то, что я пусть и насильно привела вас к счастью.

– Я должна была искать у вас защиты от похоти короля, – ответила я, понимая, что попала в западню, – а вместо этого вы толкаете меня в его объятия.

– У меня вам не найти защиты, – произнесла она грустно. – Увы, но женщины в этом мире должны подчиняться судьбе. Мне искренне жаль вас – такую молодую, красивую, пылкую, но я так же искренне вас не понимаю. Мой муж – самый лучший мужчина на свете. Не противьтесь его любви.

– Лучше бы он не любил меня, – сказала я с ненавистью.

Меня везли в столицу под усиленной охраной. Теперь Мореру вели на привязи в хвосте каравана, а я сидела в карете с ее величеством и даже в кусты меня водили трое фрейлин, не отходя ни на шаг. Это было унизительно, обидно, но еще больше меня терзал страх – я прекрасно понимала, что ждет меня по приезде в столицу, но как спастись – не знала. Король сказал, что я сама приду к нему и вот – я еду покорно, как овца на заклание. И вряд ли кто-то вступится за мою честь, если даже настоятельница монастыря отказала мне в защите. А Жозеф… Я пыталась сдержать слезы, думая о муже, и смотрела в окно, когда королева принималась меня утешать, расписывая, какой хороший мужчина король Дидье.

В ответ на ее речи я отмалчивалась. А столица была все ближе и ближе.

Королевский кортеж горожане встречали с искренней радостью. Карета ехала медленно, чтобы подданные могли полюбоваться на свою госпожу. Ее величеству подносили детей для благословения, и она клала каждому руку на голову, говорила что-то доброе, а одной девушке даже подарила свой платок. Девушка вцепилась в него, прижала к груди и смотрела на королеву с таким благоговением, будто увидела ангела небесного.