Не место для людей (авторская версия)

Были и извилистые пути-червоточины, пронзающие Срединный Мир грубо и резко, распарывающие его, вторгающиеся во внешнюю тьму. И они искрили, фонтанировали — и магическим светом, и твёрдой материей Изнанки. Часть магии и впрямь проникала на Изнанку, явно большая, чем следовало. Она сталкивалась с материей, обретала иную форму — и выплёскивалась во тьму крошечными цветными шарами, радужной икрой, переливчатыми марблсами. Шары крутились вокруг Срединного Мира, некоторые отлетали во тьму и исчезали, некоторые рушились в конус Мира Прирождённых и чудовищно искажались. В Изнанку они не возвращались.

— Вишь, как прёт-то? — спросил Обжора. — Напор-то какой из твоего мира? Эт не мы нынче вторгаемся, друг ты мой огнедышащий. Это вы к нам. Давите, прессуете, сумбур вносите. Прирождённые лишь обороняются. Инстинктам следуют.

— Я уже понял… — ответил Виктор зачарованно. — Это моя вина. Я ходил между мирами… находил тысячи причин… сегодня здесь, завтра там… проведать маму, купить дочке патефон с пластинками…

— Умник, — сказал Обжора.

— Что же не предупредил? Почему не объяснил? — крикнул Виктор.

— Потому что так оно устроено, потому что должен быть пройден путь и должно свершиться неизбежное. Хоть и жалко… — в голосе Обжоры прорезалась грусть. — Да и я не всесилен, сам так устроил…

— Что в этих… шарах?

— Ты же догадался уже. Ты в одном таком побывал. Это Вселенные. Ну, маленькие пока, ненастоящие. Им не суждено было родиться, пока ты дыр не набил. Столкнулись, значица, мысли-идеи человеческие, волшебством порождённые, с этим самым волшебством в чистом виде. И воплотились. Как смогли. Со своей историей, со своими жителями, звёздами, древними окаменелостями и мурашами в лесах. Только ненадолго они воплотились. А уж если дыры залатать — так и вовсе кончатся.

Будто невидимая ручища схватила один шар, стремительно поднесла ближе — и Виктор увидел, будто под микроскопом, старинный город на берегу моря, с мощёными камнем улицами, допотопным трамвайчиком, несущимся по рельсам в гору и бегущими в панике людьми. Из моря медленно выступали тонкие ветвящиеся щупальца, нависали над городом — и то и дело стремительно падали вниз, хватали кого-нибудь, уносили ввысь. Виктор видел искажённое ужасом девичье лицо (как похожа на Нотти…), на глазах иссыхающее, превращающееся в мумию, орущего ребёнка, рассыпающегося в прах под прикосновением щупальца, отчаянно и умело дерущегося мечом рыцаря, чьи доспехи ржавели и распадались от каждого касания монстра…

— Это… уже есть? — спросил Виктор в ужасе.

— Было. Есть. Будет. Какая разница-то?

— Что мне делать? — закричал Виктор. — Скажи!

— Не знаю, — ответил Обжора.

И мир мигнул, меняясь в последний раз.

Он лежал головой на коленях Тэль, а друзья испуганно столпились над ним.

— И я не знаю, — прошептал Виктор. Присел, разжал ладонь. Посмотрел на два несчастливых билетика и бережно спрятал их в карман.

Глава семнадцатая

Эрик спал.

Тяжело, беспокойно, несмотря на накопившуюся усталость.

Слишком многое случилось за считанные дни.

Ему хотелось, чтобы приснилась Нотти, и, кажется, во сне он даже искал её — в каких-то странных тихих библиотеках с высоченными сводами, среди шумных ярмарочных рядов, в поезде со старомодными, но роскошными вагонами. Искал и не находил.

Зато он всё время натыкался на грубоватых людей в простых одеждах, чего-то от него хотевших, на старых волшебников, глядящих с ненавистью и тревогой, на мальчишек и девчонок, носившихся вокруг с восторженными лицами.

И чувствовал на себе чужой, неприязненный взгляд, наполненный огнём и пеплом.

Взгляд Дракона.

Он оборачивался, пытаясь встретиться с врагом глазами, увидеть его, показать, что не боится (хотя страшно было так, что ноги холодели), но нигде не находил. Лишь смутная тёмная тень, кружащая вокруг и изучающая.

Тень, которая его убьёт.

Эрик открыл глаза, со всхлипом втянул воздух. Он лежал в кровати, на мягком пышном матрасе, утонув головой в таких же пышных и мягких подушках. В комнате царила полутьма, но пробивающиеся сквозь щели в занавесях лучики света подсказывали, что давно уже день.

— Доброго полудня, чаробой, — раздалось над ухом.

Эрик от неожиданности даже подскочил в кровати, что было не слишком-то и легко, учитывая её мягкость. Оказалось, что в изголовье сидел на массивной табуретке Кранг, непривычно тихий и с довольным выражением на физиономии. В руках трактирщик держал поднос с большим стеклянным стаканом чего-то белого — неужели молока? — и ломтём сероватого пышного хлеба.

— Час уж жду, пока проснёшься, чаробой, — сказал Кранг.

— Я не… какой ещё chore boy? — спросил Эрик. Ему показалось, что Кранг использовал английский жаргонизм. — Какой я вам «мальчик для тяжёлых работ»?

— Ну уж точно не девка, — фыркнул Кранг. — А работа да, тяжёлая предстоит… Кстати, не желаете ли после завтрака с девушкой помиловаться? Моя-то дочь осенью замуж вышла, вот незадача, а вторая мелкая ещё, но вокруг девиц желающих полно!