Не моя мама (СИ)

Кирилл замолчал, не зная, как выразить главную мысль. Как объяснить всё, не упоминая, до чего обидно слушать все грубые и злые слова, которые она использует, чтобы заставить его сделать по-своему. Егор с Мишкой удивлённо переглянулись, и клинчанин, на правах старшего, задал вопрос, который, похоже, тревожил их обоих:

— А с чего ты взял, что ненавидит? Она тебе это говорила? Или, может, лупила?

— Да нет, не лупила, — Кирилл поёжился, вообразив подобное, — Но говорила, да.

— Вот так прямо и говорила? — недоверчиво вставил Егор, — Я тебя ненавижу?

— Да нет, не так… Постоянно кричала, что я тупой, лентяй, ничего не могу, я хуже всех детей её знакомых…

— О! — Мишка снисходительно махнул рукой, — А это они все так говорят. На такое обращать внимание… Глупо! Ну, представь. Ей на работе кто-нибудь хвост прищемил. Начальник наорал. Она пришла домой злая. А тут ты. Ещё не закончил домашку, а смотришь телек. Ну и… получай! Это все нервы. А не по-настоящему. Точно тебе говорю.

— И что мне её нервы? — краснея, с неожиданной злобой процедил Кирилл, — Я-то к ним причём? Ладно, я виноват. Но она постоянно без причины орёт. Сделай то, сделай это! Ты почему художку пропускаешь? Да запарила меня её художка! Ненавижу я рисование, аж тошнит! Почему я должен делать то, чего хочет она?! А не я? Почему?!

— Ну, так задал бы ей этот вопрос, — с насмешливой снисходительностью посоветовал Мишка, — Чё ты меня спрашиваешь?

— Да спрашивал я её! Говорил! Она меня не слышит! Как глухая!

— Да? А как спрашивал? Так вот, как меня? Или вот так, — Мишка потупил глаза в пол, расслабил губы варениками, и, по-дурацки присюсюкивая, заныл, — «Маам… Ну мне не нравится…Ну можно… Ну ты чего, мам?»

Егор, глядя на друга, покатился со смеху. Кирилл вспыхнул, подскочил — заметался по комнате, ища взглядом рюкзак, но Мишка, поднявшись с матраса, положил ему руку на плечо, и отбросив глумливый тон, внезапно очень серьёзно произнёс:

— Запомни, Кирюха. Со взрослыми так не выходит. Они считают, что если ты ноешь и мямлишь — набиваешь себе цену. Если тебе что-то не нравится — ори, понял? Она орёт, и ты ори. Только это поможет — если она не полная дура, конечно. Она увидит, как допекла тебя и испугается. И ты сможешь делать то, что захочешь.

Кирилл моргнул — обида схлынула так же резко, как и накатила. Попятившись, он опустился на матрас, не отрывая глаз от Мишки:

— Да как же… Я так не могу… Она же почти мать…

— А ты смоги. Я ж тебе не предлагаю материть её. Но раз она нормально не слышит, значит, надо орать. Заставь себя, через силу. Ты вот говоришь, она тебя ненавидит. Ну, допустим. Но с чего ты это взял? Скажи, она замужем?

— Нет…

— А сколько ей лет?

— Двадцать восемь…

— Ну вот видишь. Ещё и не старая. А когда тебя усыновила?

— Мне три года было… Ей — девятнадцать.

— Офигеть! А говоришь — не любит. Ещё как любит!

Кирилл недоверчиво покосился на Мишку, совершенно не понимая, с чего он сделал такой непонятный вывод, но тот не стал ничего объяснять — вернулся на свою «кровать» и оттуда закончил:

— Я, знаешь, что думаю? Ты вот когда удрал? Сегодня? Ага. Так вот. Поживёшь с нами. Недельку или две. Как хочешь. Поработаем вместе на рынке, бабушкам огороды прополем. А потом возвращайся домой. Ты откуда?

— Из Твери…

— Ну вот. Отлично. Час на электричке и ты уже там. Или… Нет. Лучше всего — идти в нашу полицию. Они ей позвонят. Сами. Пока будет ехать, успокоится и вы нормально обо всём поговорите, ясно? Потому что ты посмотришь и сам поймёшь — так жить не очень-то прикольно. Постоянно все шпыняют, орут. Дурят. Перетаскаешь кучу тяжёлых коробок, а тебе хрен. И попробуй пожаловаться — сразу ментов позовут. Думаешь, я хочу здесь жить? Если мамка не очухается, мы по-любому что-нибудь придумаем… Ясно?

— Ясно…

6

Ленка оказалась права — полицейские перевернули квартиру вверх дном, перерыли все вещи Кирюшки и завалили её дурацкими вопросами, постоянно спрашивая одно и то же, словно ожидая, что она собьётся, и ответит как-нибудь иначе.

Естественно, всплыла некрасивая история с усыновлением, из-за которой пришлось покинуть Дубны и перебраться в Тверь. После этого к полиции присоединились соцслужбы, отписав по Машину душу какую-то старую въедливую грымзу, сующую нос не в свои дела — заглядывающую даже в холодильник и школьные тетрадки Кирилла. Вот что, спрашивается она хочет там найти? Компромат?

Если и так, то судя по вечно недовольному лицу, пока её попытки не увенчались успехом — хотя за неделю, прошедшую с исчезновения сына, она приходила раз шесть. Почти поселилась у Маши.

За эти дни, Ленка добрую сотню раз напомнила о своих предупреждениях, чем довела её до белого каления. Хорошо ещё, ей хватало ума не заявиться в гости — все «великомудрые» сентенции Маша слушала исключительно по телефону.

Впрочем, в одном она всё-таки ошиблась — друзья Кирилла понятия не имели куда он подевался. Никакой прессинг и увещевания не пролили света на ситуацию.