Да, послушайся она подругу, её репутация осталась бы незапятнанной, а душу, скорее всего, не выедала бы невзрачная тётка тридцати-пятидесяти лет с вечно хмурым выражением лица.
Но всё это ерунда. Главное, чтобы с её мальчиком всё было в порядке, а там… Будь что будет.
Всю прошедшую неделю, Маша провела как на иголках, в постоянном ожидании новостей. Работа валилась из рук — любой звонок взвинчивал её до предела и из-за очередного разочарования, ей далеко не всегда удавалось выдерживать вежливый тон со звонящими клиентами.
Заметив её состояние, шеф даже предложил взять отгулы, но Маша отказалась — только попросила перевести звонки на другого секретаря, а сама забрала бумажную работу.
Поэтому прорвавшийся к ней телефонный звонок, вызвал досаду. Подождав секунд пять, и убедившись, что коллега не собирается снимать трубку, а значит куда-то вышла, Маша со вздохом взяла телефон.
— Да. Я вас слушаю.
— Кунцева Мария Сергеевна? — мужской голос прозвучал равнодушно и устало, — Это Семягин беспокоит, по вашему делу.
— Это я, — сердце бешено скакнуло в груди — как всегда, когда ей звонили из полиции. Странно, почему на рабочий? — Слушаю вас.
— Нашёлся ваш парень. Приезжайте в отделение.
— Он… у вас?
— Нет. В Клине. Подходите в участок, мы выдадим вам сопровождение.
Какое к чертям сопровождение?! Маша рванула бы на вокзал прямо сейчас, не тратя времени на петляние и очередной виток «задушевных» разговоров. Но пришлось смириться — в конце концов, с них станется — не отдать ей сына без соглядатая.
Нацепив на лицо кроткое выражение, она понеслась в отделение. Как и следовало ожидать, в компанию ей выделили Марину Борисовну — ту самую даму неопределённого возраста из опеки. Смерив Машу изучающим взглядом, она, как обычно, неприязненно поздоровалась и они вместе отправились на вокзал.
Всю дорогу Маша находилась в лихорадочном волнении и совершенно не могла сосредоточиться на чём-то одном: пробовала почитать — помешал хаос в голове, стала смотреть в окно — наскучило, принялась изучать пассажиров — надоело…
Из-за возбуждённого состояния, она совершенно не замечала внимательного взгляда сидящей напротив Марины Борисовны, смотрящей на неё не зло, как ей казалось, а наоборот — с жалостью и пониманием.
Когда они вышли из поезда и Маша рванула во весь опор, ища глазами припаркованные у вокзала такси, женщина, задыхаясь, догнала её, и, схватив за руку, заставила остановиться:
— Маша! Да погоди ты! Кричу, кричу! Надо поговорить.
«Маша?»
Странно, что она так обратилась — все эти дни, грымза именовала её строго на «вы» и по имени-отчеству, словно князь Святослав, идущий на врагов. Заинтересовавшись, чем вызваны такие изменения, Маша остановилась, приплясывая на месте от нетерпения, и вопросительно посмотрела на «опекуншу».
— Да?
— Маша, я должна дать вам один совет… — снова переходя на «вы», продолжила женщина, — Пока мы ещё не пришли…
«Да пошла ты! Видала я таких советчиков!» — едва не выкрикнула Маша, но, естественно, сдержалась и произнесла прохладно:
— Слушаю вас.
— Я теперь вижу, вы нормальная женщина. Поэтому должны понять правильно. Не советую ругать сына за побег. Тем более наказывать. Знаете… Ошибка многих матерей, переживающих за своих детей в том, что… Вместо того чтобы обнять ребёнка и объяснить, как вам страшно, как сильно вы желаете ему добра… Вы начинаете ругать. Это неправильно. Подчинение — ещё не любовь. Подумайте, кто вам нужен? Любящий или послушный сын? Решите для себя. Часто это разные вещи. У вас очень умный мальчик. Он простит, если вы признаетесь в слабости. Поймите, дети в этом возрасте очень обидчивы. Возможно, вы пытаетесь мотивировать сына, подталкиваете его к действию, а он слышит только оскорбления. Поговорите с ним. Выслушайте. И обязательно скажите всю правду! Только так вы найдёте общий язык…
Женщина говорила и говорила, всё больше вгоняя Машу в ступор. Первые её слова, разозлили и вызвали негодование. Но чем дальше, тем острее становилось недоумение. Неужели это все правда? Ей не чудится?
Маша несмело посмотрела в лицо представительнице службы опеки, и, впервые за эти шесть дней увидела её как следует. Поняла, что глаза у неё не злые и недовольные, а грустные и очень усталые. И мимика не выражает неприязни — это она сама придумала, пока, ощетинившись на весь мир, искала вокруг себя врагов. На самом деле, уголки рта у Марины Борисовны опущены, и даже когда она улыбается, как сейчас, печаль всё равно не скроешь.
— Ну вот, вроде всё сказала. Пойдёмте?
— Да… Спасибо вам…
По дороге в участок, женщина пересказала Маше всё то, что ускользнуло от её внимания в Твери. Что Кирюшку увидел какой-то полицейский на рынке, когда тот с другими мальчишками таскал ящики какому-то лоточнику. Поэтому тот и не успел сбежать, хотя и пытался.