(Не) настоящий ангел

Примерно через час мне удается выгрести всю воду с пола и освободить настенные шкафы от посуды и круп, чтобы они просохли. Выжимаю половую тряпку над ванной и чувствую себя примерно, как она: выжатой.

Открываю форточку на проветривание, хотя боюсь, с нынешней погодой квартиру это не спасет, и устало опускаюсь на стул. Маму ждет большой сюрприз в виде ремонта, хорошо бы виновники сего торжества воды оплатили затраты.

И только я выдыхаю, как за стеной раздаются истошные звуки: ор кота, звон металла и мужской мат. Отборный, надо заметить. Это его в армии так научили?

Ведомая любопытством, решаю заглянуть в соседнюю квартиру, чтобы удостовериться, что мохнатый уродец жив. Прикрываю мамину квартиру, заглядываю в распахнутую дверь соседней. Уф, ну и духота. Как в теплице на даче тети Вали.

В коридоре не протолкнуться, все завалено вещами из комнат и негабаритной мебелью, которую оттуда удалось вытащить, очевидно. Где-то посреди хаоса раздается истерический вой кота. Найти оборванца не составляет труда, он вскарабкался на самую высокую поверхность и, вонзив когти в обивку кресла, продолжает негодовать: мокрый и жалкий.

— Что, не нравится вода, котяра? — спрашиваю, проходя мимо. Вискас отвечает мне что-то по кошачьи, продолжая цепляться за кресло. Бедная мебель тети Вали.

Арсеньева я нахожу в его бывшей спальне. Все еще обнаженного по пояс, всего в работе над устранением потопа, с красиво перекатывающимися мышцами на спине.

— Помочь?

— Тряпка там, — даже не оборачивая, Арсеньев кивает головой в сторону ванной.

Что-то я поспешила с разбрасыванием щедрых предложений, завороженная скульптурными плечами. Очнулась уже на четвереньках с подвернутыми штанинами, хотя в своих фантазиях была вообще без них. Боже, ну я и дура. Даже самой смешно.

Благо мое неожиданно ожившее либидо быстро охлаждается под весом мокрой тряпки и бубнение Антона.

— У себя убралась?

— Убралась, — закатываю глаза, выжимая тряпку в ведро.

— Нормально все?

— Кухню менять, а так норм вроде, — сгибом локтя убираю с лица налипшие пряди. — Вот сюрприз родителям будет.

— Не первый на моей памяти, — хмыкает полуголый Арсеньев.

Но я не смотрю, да. Подумаешь, мышцы на руках напрягаются, когда он свою тряпку выжимает. Досуха. Это просто так свет от окна на него так падает.

— Обойдемся без ностальгических воспоминаний, — кривлюсь я.

— Странно, но, с тех пор как приехал, эти воспоминания не оставляют, — тихо комментирует Антон. — Эта квартира словно все еще ими живет.

Вода, тряпка, ведро. Сосредоточимся на этом, а не на тупой боли в груди.

— Это проблема всех старых домов, — проглатываю ком в горле, мешающий говорить.

— Да, наверное, — легко соглашается он.

Слишком легко. Мы словно два игрока на поле Монополии, еще делаем ходы, хотя оба обанкротились. Я знаю, о чем он. Стоит переступить мамин порог, меня тоже окатывает это странное чувство, словно я и не уезжала. И он — нет.

Хотя уехал.

Мы молча продолжаем уборку. Но теперь это какая-то другая тишина: не раздраженная обстоятельствами и не наполненная иррациональным желанием. Другая. Не знаю какая. Может печальная? Потому что мне какого-то черта грустно.

— Боже, ну и свалка тут у тебя, — выгребаю из-под кровати намокшую коробку с каким-то хламом. А затем еще одну. — Кажется, я нашла твой тайник с порнухой.

— Дай сюда, — подтягивает к себе барахло и начинает перебирать, пока я выгоняю из укромного уголка воду. — Кассеты, — озвучивает содержимое Арсеньев. — Камера.

Я поворачиваюсь и одариваю его многозначительным взглядом.

— Это не порнуха, — серьезно отвечает он, продолжая перебирать содержимое одной из коробок.

— Что за камера?

— Отец из Германии привез. Я снимал все подряд, хотел на «Сам себе режиссер» попасть.

— Куда?

— Передача такая была. Ты мелкая, не помнишь, — сосредоточенно вертя в руках бандуру, комментирует он.

— А на кассетах что?

— Не помню уже.

Я кидаю тряпку на ведро и придвигаюсь ближе к коробкам.

— А во второй что? — вынимаю какую-то деревянную доску с выжженным цветком на ней.

— Реальный хлам, — Арсеньев на минуту отрывается от своей камеры, кидает взгляд на содержимое второй коробки, а затем снова принимается вертеть в руках странную бандуру. — Интересно, она еще жива?

Ох уж эти мальчишки и их игрушки.

Закатываю глаза, кидаю доску обратно в коробку и встаю. Беру ведро с водой и тащу в ванную. По пути меня встречает все еще встревоженный Вискас. Громко мявкает, поднимая шерсть дыбом.

— Не бойся, вшивый, не по твою душу вода.

Выливаю воду, выжимаю тряпку, устало опускаюсь на бортик ванной. Из зеркала на меня смотрит взмыленная раскрасневшаяся физиономия. Старая футболка на груди промокла, штаны висят шатром. Устала. Голодная. Надо домой.

Мою руки, споласкиваю лицо водой, распускаю собранные на макушке волосы. Переодеться и домой, да.