(Не)настоящий парень

— Анастасия Сергеевна, я всё, — тараторю, надевая пуховик. — Договоры, зачетки разнесла. Всех проинструктировала. Заявление написала, вот, — кладу листок с моей просьбой о неоплаченных отгулах на сегодня-завтра. — В пятницу буду. Спасибо Вам огромное! — вдеваю ноги в сапоги, хватаю сумку и направляюсь к двери. — До свидания!

Вылетаю за дверь, когда слышу очередной сигнал о входящем сообщении.

Задираю куртку чуть ли не до пупка, роняю сумку на пол, чтобы добраться до заднего кармана. Мимо проплывает группа студентов, кидают в меня ошарашенный взгляд и хохочут, стоит отойти на метр. Детский сад, честное слово. Но я всё равно заливаюсь краской. Вот так зарабатываешь репутацию, зарабатываешь, а потом один нелепый случай и все, никакого авторитета перед учениками. Хотя я всего лишь секретарь кафедры.

«Кажется, я спалился».

Не прибавляет мне настроения.

«Что? Как?»— пишу на ходу.

«Твоя мама попросила ноут что-то посмотреть, а я сказал, что у нас нет».

«И?»

Реально же нет. Я пользуюсь планшетом, у Вовы из имущества только спортивная сумка вещей и телефон.

«А у нее очень хорошая память и она заранее погуглила, что такое фриланс».

Черт. Я же сказала, что он вчера работал допоздна. Мама ничего не упускает.

«Скажи, что работаешь на планшете! У меня в комнате лежит в столе».

«Да поздняк уже».

Добивает он.

«Они спать пошли».

В метро еду, как на иголках. Соображаю, как красиво съехать с темы Вовиной работы. Придумываю тысячи диалогов, проигрывая коварные мамины вопросы и мои четкие и лаконичные ответы на них. У нее удивительная способность чувствовать ложь и бить точно в цель своими вопросами. Детектор лжи отдыхает.

А мы, как оказалось, очень посредственно подготовились.

Открываю дверь ключом, заготавливая счастливую улыбку, но не для кого.

Родители ещё отдыхают, дверь в мою бывшую комнату закрыта. Тихо раздеваюсь, прохожу по квартире. Вова обнаруживается на кухне.

В ушах наушники, смотрит что-то на телефоне. На нем огромная свободная футболка с Нирваной, и я невольно расплываюсь в настоящей улыбке. Знал бы он, как близок сейчас к совершенству. Опираюсь бедром на дверной косяк и впитываю момент. На моей кухне настоящая лохматая реинкарнация Курта Кобейна.

Вова чувствует мой взгляд или просто решает поднять глаза и натыкается на меня. Отвечает улыбкой на улыбку, выдергивает наушники из ушей и говорит фирменное хриплое «Привет».

Отлепляюсь от косяка, прохожу к столу, ставлю чайник.

— Завтракали? — спрашиваю его.

— Ага, — откидывается на спинке стула и потягивается. — Но я б ещё поел.

— Кто б сомневался, — фыркаю я. — Сейчас переоденусь и сделаю что-нибудь.

Организуешь чай пока? — открываю верхнюю полку пенала, тянусь за пачкой чая.

Очередное «ага» сопровождается скрипом ножки стула по полу.

Я тихонько крадусь в комнату Гели, достаю свои вещи, которые успела перенести сюда вчера частично. Переодеваю домашние штаны и футболку. Теперь мы очень гармонично смотримся с Куртом. Оба в монохромной гамме, оба одомашненные до безобразия. Распускаю «учительский» пучок на голове, с минуту оцениваю, оставить так распущенными в знак протеста маме или быть хорошей девочкой и не провоцировать ее. А потом вспоминаю, как Вова перебирал мои волосы пальцами, расправляя по спине и плечам, как сравнивал с фурией, нашептывая на ушко мурашечные слова, и оставляю волосы так. Для него.

Курт, весь из себя идеальный, как с картинки «Домашнего очага», заваривает чай у кухонной столешницы. Скольжу взглядом по его рукам, полностью расписанным краской, пытаюсь разглядеть значение абстрактных рисунков, увековеченных на его коже.

— Что родители сказали на счёт татуировок? — спрашиваю, открывая холодильник.

— Спросили, стираются ли они, — выдает смешок псевдо-парень.

— И всё?

— Ну, была ещё такая телепатическая переглядка между родаками, — Вова оборачивается и изгибает брови: то одну, то другую, демонстрируя, очевидно, как это выглядело со стороны.

— Весь удар, как всегда, приму я, — вздыхаю, доставая творог и яйца. Представляю мамино «пошли, Зин, поможешь мне» — и лекция на полтора часа под видом приготовления обеда.

Хотя его татуировки это не моя ответственность! Человек вообще волен делать со своим телом все, что ему угодно. И я вполне могла полюбить Вову не за внешность.

Хотя я, конечно, полюбила бы в первую очередь за нее.

От собственных мыслей бросает в жар. Слишком громкие слова, даже для внутреннего голоса. Прикусываю щеку изнутри, достаю миску с нижней полки, муку с верхней.

— Не грузись так, — толкает меня плечом в плечо Вова, вставая рядом. — Надо легче жить, не принимать все так близко к сердцу, — выдает свою мудрость парень-буду-твоим-за-деньги. — Родители на то и родители, чтобы пытаться сделать нас своими копиями. Но мы им ничего не должны.