Не навреди

– Нормальный у меня голос. Нет, я не обманываю тебя. Всё действительно в порядке. Соседку? Зачем? Ты ей позвонил? Олег, ты в своем уме? Только этого мне не хватало… я еще не отошла от маминых расспросов, – она резким движением вытащила из волос шпильки и тряхнула головой – волнистые каштановые волосы легли на плечи мерцающим каскадом.

Вика вдруг отчетливо представила себе, как ложится на нее сверху и целует в губы и как Елена, не прекращая разговора, раздвигает бедра и властным движением руки нажимает на ее макушку, заставляя спуститься ниже.

Судорожно сжимая стакан, она отпила маленький глоток.

– Не надо было ни о чем ее предупреждать. Я же сказала, со мной всё отлично. Нет, я не упрямлюсь, Олег! И не нужно вмешивать еще и Наталью Петровну… – она снова тряхнула головой и с ожесточением произнесла: – Да!.. – пауза, – Да!.. – и еще одна. – Нет, уже не боюсь… Я не отрицаю… Боже, – Елена закатила глаза. – Хватит лезть мне под кожу… не смей больше ни с кем это обсуждать… Потому. Всё, спокойной ночи.

Елена сердито швырнула телефон на тумбочку и уставилась в потолок. Вика не стала ждать окончания скорбной паузы и произнесла универсальное:

– Давай выпьем.

«А давай», – нарочито бодро прозвучало в ответ.

Губы болезненно обожгло. Она инстинктивно облизнула их.

– Любишь виски? – спросила Елена, отставляя бокал в сторону.

– Люблю всё, что расслабляет, – Вика села повыше, поудобнее устраиваясь среди многочисленных подушек.

По лицу Елены заскользила неопределенная улыбка.

– Это всё обманчиво, конечно. Лучше не злоупотреблять… у меня отец так в свое время начал пить, чтобы снять напряжение, и уже не мог остановиться.

– Я знаю, что он покончил с собой, – алкоголь определенно развязал ей язык.

– Откуда? – привстав на локте, Елена посмотрела на нее с изумлением.

– Твой муж рассказал Шишкиной, когда приходил в пятницу.

– Вот как, – на переносице у Елены появились вертикальные складки. – Что же еще он говорил?

– Что тебе плохо на работе стало.

– Ах, да… – Елена недовольно поморщилась. – Дурацкая история. До сих пор не понимаю, как так вышло. Отправила вместо письма в инстанцию чистый лист, хотя абсолютно точно помню… не знаю, не важно… неприятный момент, и я ужасно расстроилась, сорвалась, – она вздохнула. – Думала – ну неужели крыша, действительно, съехала, – на ее губах заиграла насмешливая улыбка. – У меня всегда идеальный порядок в документах и тут такой нонсенс. Понимаешь?

Вика кивнула, отпила глоток из бокала и подумала о том, что хотела бы каждый вечер так лежать и слушать этот хрипловатый голос.

– Твой муж сказал, что ты была на себя не похожа.

– Да, обычно я не швыряю в сотрудников вещи. Я вообще редко повышаю голос. Поэтому на них это и произвело такое впечатление. Юлька, моя секретарь, так перепугалась, что реветь начала, бедная. Мне до сих пор стыдно, между прочим. Терпеть не могу всех этих психованных начальников, которые орут и унижают, потом извиняются и чуть ли не целоваться лезут к подчиненным, и так по кругу. Встречала таких… давно, – Елена прикрыла глаза.

– Так что там Олег сказал про моего отца?

– Сказал, что он покончил с собой, но неясно почему.

– Всё он знает, – Елена возмущенно фыркнула. – И на могиле у моего отца был на кладбище под Чемалом. Мы вместе на годовщину ездили, и я говорила ему, что отец из Афганистана вернулся совсем другим человеком. Не мог жить нормально после того, что он там видел и делал. Зачем Олег вообще его упомянул, непонятно.

– Ну вообще-то это нужно для сбора анамнеза. Если у твоего отца, к примеру, был диагноз – шизофрения… – Вика взяла Еленин опустевший бокал и подлила в него виски, – это могло передаться по наследству.

– У папы был посттравматический синдром… – выдохнула Елена и залпом осушила бокал. – Какое же Бородин невозможное трепло и врун! Про себя выдумывал всегда невероятные истории для журналистов, а теперь и про меня начал.

– Какие истории? – Вика придвинулась чуть ближе, любуясь темно-каштановыми локонами, рассыпавшимися на подушке.

– Да много чего, – губы Елены презрительно искривились. – Во всех интервью рассказывает про репрессированного деда и родителей диссидентов. Только на самом деле деда его на год сажали за хулиганство и уже не при Сталине, а при Хрущеве. И родители… самиздат читали, а кто тогда его не читал в Москве?

– Действительно, – заплетающимся языком произнесла Вика, уже без всякого стеснения разглядывая соблазнительные формы, обтянутые тонкой хлопковой тканью. Ее начало развозить.

– Выпьем еще, – Елена сама налила в бокалы. – Опасный сорт, кстати, – она улыбнулась.

– Почему? – их глаза встретились.

– Потому что именно его я пила, когда впервые переспала с девушкой, – медленно, но отчетливо произнесла Елена. Взгляд она не отвела, словно хотела проследить за реакцией.

– Аня не была первой?