Не обижайте Здыхлика

Нет у Юджина никакой свободы. Сидит он, например, за письменным столом, делает уроки, а тут Наташка: «Жень, накали мне семечек! Жень, пожарь мне картошки!» И так раз пятнадцать, пока не встанешь и не пойдешь на кухню. А если не пойдешь, мерзкая Наташка вечером нажалуется родителям, и будет у Юджина целый вечер испорчен, потому что «не смотришь за сестрой», «мы работаем, а ты» и «кто из тебя вообще вырастет, непонятно».

Нету Юджину никакого покоя. Вот, например, раздобыл он ценой страшных усилий пару плакатов с культуристами. Копил деньги, копил. Мороженое не ел, жвачки не покупал и вообще. В лишениях жил и страданиях. Повесил этих культуристов на стену около кровати. Один такой – ух, руки поднял, мускулы выставил, с воздушные шары размером, на мускулах вены вздутые, а сам исподлобья смотрит: ты, мол, так можешь? Нет, ну и гуляй. Другой такой – кий-я! – ногу поднял, типа дерется, лицо зверское, глаза узкие. Не плакаты, а шедевр Леонардо да Винчи. А Наташка такая: а я, а мне тоже картинки повесить? Всю ведь комнату испоганила своими тупыми карандашными Мальвинами и даже на культуристов их норовила пришпандорить. Юджин ей, конечно, не дал, а она в крик, а родители: ты что сестру обижаешь.

Или взять, например, отметки. Ну тройки. Ну и что? А им не нравится. Юджин специально у дедушки узнавал: а что, папа хорошо учился? Дедушка мялся-мялся да и выдал: а все время, говорит, ремнем за двойки драли. И чего? Юджин хотя бы двоек не приносит, ну и были бы рады. Нет ведь, все мозоли оттоптали. Как так, говорят, получается, что сестра у тебя и в первом классе была отличница и во втором на доске почета висела, и в третьем опять молодцом, а ты-то что? А то вот. Тройка ведь проходная же отметка. Нет, все мало им. Сиди, говорят, параллельные прямые учи. Лучи какие-то. Запятые, чтоб их.

Нету Юджину никакого простора. Хотя на самом деле и хорошо, что нет. Сам же добивался, чтобы его отделили. Нет, говорят, та большая комната – это зал, там гостей принимать, а ты тут живи. И не думал, что голые тетки сработают. То есть на самом деле Юджин голых теток повесил, просто потому что прикольно – голые тетки висят. И все у них, что у нормальных теток закрыто, все наружу. А сами так и смотрят тебе в глаза, как будто так и надо. А предки в крик. У тебя сестра малолетняя! А тут еще Муля в гости приедет! Что она подумает! Что подумает… А то Муля не мечтает, чтобы у нее то же самое повырастало. А то Муля в бане не была. Но зато шкафом разрешили отгородиться. Теперь у Юджина свой угол, в котором культуристы и голые тетки, и когда в очередной раз приедет Муля, какая-то там жутко дальняя родственница, с которой Наташка дружит, хотя и моложе ее, да и Юджин иногда дружит, хотя и старше, – вот когда она приедет, чтобы спать в их комнате, Юджину не придется переодеваться в туалете.

С Мулей не то чтобы весело. Муля все больше молчит, и вообще какая-то не такая, и лицо у нее длинное. Зато что Юджин ни скажет смешное, Муля все время смеется, даже если остальные не догоняют.

Но ведь приедет и будет спать рядом с Наташкиной кроватью на раскладушке, а в комнате и так не продохнуть. И будут все вечера хихикать, а ты сиди гадай, над тобой или не над тобой. С другой стороны, это еще когда будет – на каникулах, а до каникул еще терпеть и терпеть, целых два дня.

Да еще и как отметки за четверть выставят, так сразу и собрание, и хорошо если мать пойдет, а если отец, что тогда? Хоть в песок закопайся.

Короче, нет у Юджина в жизни совсем никакого счастья.

Да его, может, и на свете-то нет совсем.

Прямо как в стихах. Какие там стихи Кардамонова-то читала? Даром что ни кожи ни рожи, а стихи читает хорошо, и даже на конкурс чтецов ее хотят, на районный. Вышла как-то к доске – вызвали, читай, говорят. Она и давай: на свете, говорит, счастья нет, а есть, говорит, покой и воля. Пушкин, говорит, написал. Хорошо, правильно написал Пушкин. Юджин хотя и ржал вместе со всеми, как полагается, но сам чуть не расплакался. Правду написал Пушкин. Молоток. Только у Пушкина хоть покой и воля были, а у Юджина и этого нет.

Несчастный Юджин человек.

Юджин закутывается в одеяло и представляет себе завтрашний день. Вот идет он на уроки. Допустим, один, Наташка раньше убежала, боится опоздать. Вот физика. А вот литература, чтоб ее. Остальная всякая фигня. А вот классная отметки объявляет. А вот мать (не отец, пожалуйста!) с собрания приходит. И начинается…

«Мамочка, – просит про себя Юджин. – Не ходи ты на это собрание. Что у тебя, дел поинтересней нет? На заводе ведь тоже весело, правда? Папочка! Ну ты-то, ты зачем туда попрешься! Что ты там не видал? Посиди с мужиками, выпей, я тебя не выдам!»

Юджину снится, как мама с подругами сидит в кино, на вечернем сеансе, а отец в то же время – с мужиками в гараже. Он прямо так и видит эти две картинки, разделенные тонкой серой полоской, как на экране телика: слева мать в кино, справа отец со стаканом и с мужиками. Все счастливые, все хохочут. И он, Юджин, счастлив.

Когда ты спишь, то кажется, что есть все-таки на свете счастье.

Юджина будит мама.