Не осенний мелкий дождичек

…Наговорились, наспорились вдоволь, ушли гости… Валентина взяла с тумбочки дневник Анны Константиновны, который еще утром принесла ей Чурилова. Несколько сшитых суровыми нитками тетрадей, в них целая человеческая жизнь. Отгоревшая жизнь… Прилегла на кровать, раскрыла первую страницу. Тетя Даша, укладываясь спать, мягко ходила за стеной. Добрый человек тетя Даша, хороший человек, но, пожалуй, самый принципиальный из них всех: не вышла к столу, не захотела видеть Никитенко. «Хватит, нагляделась, як нами командовал, — сказала Валентине. — У сели мени не узнае, шо я буду здесь з им здоровкаться?..» В самом верху странички было написано: «Друг, всегда в уме держи две из жизненных основ: больше правды — меньше лжи, больше дела — меньше слов». И чуть ниже: «Отдай людям всего себя, ничего не требуя взамен». Валентина вдруг представила Анну Константиновну совсем юной, чем-то похожей на Свету Овсиенко, на нее, ту, давнюю Валентинку… Горечь, навеянная мыслями о Никитенко, ушла, на душе посветлело: пока есть на земле хорошие люди, с их горячей верой во всепобеждающее добро, миру ничто не грозит. Никуда не уйдет из школы Света, уйти — не стала бы до полуночи переписывать планы. И Ванечка не помчался бы вслед за ней, будь она пустой вертушкой… Бочкина не купишь никаким коньяком, никакой дачкой, хоть как перед ним рассыпайся, все равно скажет, что думает. Мир все-таки стоит не на Никитенко. Потому стоит.

Володя лежал, пытаясь читать газету, но она падала у него из рук: дремал. Валентина взяла газету, сложила.

— Скажи, Володя, тебе очень нравилась Нелли?

— Что? Какая Нелли? — заворчал, отворачиваясь к стене, Владимир. — Все добрые люди спят давно, а ты придумываешь бог знает что!

— Я спрашиваю тебя, загадочный супруг мой: нравилась ли тебе Нелли Сорокапятова? Насколько серьезно нравилась? И почему она, такая красавица, до сих пор не нашла себе мужа?

— Действительно красивая, — согласился, со вздохом поворачиваясь к жене, Владимир. — Сейчас, правда, поблекла, не тот форс: ведь тоже под пятьдесят. А мужа… того, кому она нравилась, Нелли Ивановна не хотела, Те, за кого она согласилась бы выйти замуж, были, к сожалению, женаты.

— «К сожалению» — это о тебе?

— Хватит чудить, Валюша. Давай спать. Завтра мне на рассвете… При чем тут я? Какое имеет ко мне отношение Нелли Ивановна? — Он тер кулаками глаза, зевал во весь рот, буквально засыпая после каждого слова.

— Ладно, спи. Вижу, что ни при чем, — потушила у него настольную лампу Валентина. — Так зеваешь, страшно становится.

— Ты такая же шалая, как и твой Бочкин, — проворчал Володя. И тотчас уснул.

«Вот видишь, уже «твой Бочкин», прежде ты так не говорил… Нет, все-таки мы, люди, плохой народ», — покачала головой, глядя на размягченное в глубоком сне лицо мужа. Василю сегодня не очень-то сиделось у них, собрался одним из первых… Никогда уже, видно, не вернется былая простота их отношений. Валентина по годам была старше Бочкина, опытом же, в смысле понимания окружающей жизни, был богаче он. Именно Бочкин учил ее смотреть на вещи не только со своей точки зрения, учил разбираться, думать, анализировать… Что не все белое — белое и черному порой присущи светлые, ясные тона.

10

…Работа в газете увлекла Валентину. Ей нравилось читать влажные после оттиска, пахучие гранки. Нравилось наблюдать в типографии, как идет верстка. В свободное от корректуры время привела в порядок подшивку газет, занялась письмами читателей, которые кучами валялись в столах Бочкина и редактора. Видя, что оба они рады этому, попросила разрешения ответить на некоторые письма, попробовала напечатать ответ на машинке. Сначала подолгу искала каждую букву, потом стало получаться.

С Володей они виделись мало. Уборка шла туго, при перевозке по-прежнему теряли зерно, хотя по инициативе Бочкина райком комсомола выступил в газете с призывом к молодежи объявить войну расточительству. Володю по-прежнему терзали звонками из области по поводу непрекращающихся жалоб… Он уставал настолько, что засыпал сразу, едва приклонив голову к подушке. Иногда Валентина пыталась рассказать ему о редакции, о своих успехах в машинописи, он отмахивался:

— Все вы там умники: из опытного педагога сделали неопытную машинистку. Мне первому надо за это голову свернуть. В школах не хватает учителей, кадры для нас — основная проблема, а тут, под боком…

— Что ты предлагаешь? — спрашивала Валентина. Пойти на место Александры Ивановны? Уехать в отдаленную школу? Если хочешь, уеду, — и замолкала, видя, каким беспомощным становится лицо мужа, и сама пугаясь возможности ни с того ни с сего разлучиться с ним.

Раз в неделю проводили летучку. Бочкин яростно ругал все напечатанные в газете материалы, редактор покорно молчал, видимо, соглашаясь. Валентине сначала казалось, что после такой самокритики они сделают следующий номер лучше, интересней. Но ничего не менялось.

— Выходит, грешу и каюсь, каюсь и грешу, — заметила однажды Валентина. — Кто вам мешает сделать газету лучше? Если вы знаете, что в ней плохо, сделайте хорошо.