Не отпускай меня

Стягиваю с неё джинсовые шортики, карманы которых забиты перемазанными краской кусками ветоши. Целую плоский живот. Когда мы стали впервые близки, в пупке была сережка. Её пришлось снять, но Нара всё так же привлекательна для меня и без этой пикантной детали. Просто приступ ностальгии. Просто воспоминания.

На ней блузка с рядом мелких пуговок. Не торопясь, расстёгиваю их все, такие крошечные для моих пальцев. Нара прерывает меня, чтоб поцеловать. Это уже не тот нежный поцелуй в акриловом облаке; он такой же страстный как в ту тёмную, томную ночь. Отвечаю на поцелуй, и наши губы ласкают друг друга, пока хватает дыхания. Её глаза красивее звёзд, которыми мы любовались на озере, когда Нара притворялась русалкой.

Скольжу губами по коже, а её пальцы всё сильнее впиваются в волосы. Чувствительные участки. Неповреждённые нервные окончания взяли на себя функцию выбывших. Каждое прикосновение — кипяток. Не Нара сказала, сам это чувствую.

* * *

Женщина-регистратор рыдает так отчаянно, словно только что посмотрела заключительную серию какой-нибудь «Кармелиты». Мы молча переглядываемся и ждём, пока она успокоится и продолжит нас бракосочетать.

К слову, плачет эта женщина в торжественном бархатном платье не от жалости, а скорее от умиления. Я её в чём-то понимаю — моя Нара освещает тесный кабинет со шкафами, заваленными пыльными папками, ярче полуденного солнца. Когда я увидел её в невестином облачении, влюбился заново. Для любого жениха его невеста самая прекрасная в мире, но у Нары есть уникальный дар покорять сердца нежной короткостью, обрамленной невероятным креативом.

Она превратила простое белое платье за десять долларов в настоящее произведение искусства. Вся передняя часть расписана портретами близких людей — таким образом они все будут с нами в особенный день. В центре корсажа — моё изображение в той самой ненавистной рубашке с прекрасным зелёным пятном в виде цифры девять. Ниже, уже на подоле, её родители вместе, а между ними — близняшки в сердечке. Ещё ниже — портреты Жени и Валерия Евгеньевича, который стал для нас с ней, как отец. У самого сердца маленький портрет Нади, выполненный в оттенках серого, а на противоположном плече нашлось место для Сникерса. Вместо фаты длинные светлые волосы, которые доходят до талии. Они распущены и до середины окрашены светло-розовой пастелью, которая успела частично осыпаться на мою футболку. Обута невеста в белые кеды с пятнами краски. А ведь и правда какой смысл в туфлях?

Ловлю собственное отражение в зеркале за спиной регистраторши, которая промакивает под глазами платочком. У меня был костюм на такой случай, но буквально сегодня утром решил, что он мне не нужен. Мы теперь выше всех этих условностей. Не будет уже ничего нормального, так что можно не волноваться так о соблюдении всех правил благопристойности. Кто-то будет показывать пальцем и даже осуждать, кто-то, наоборот, восхищаться, лепя из нас святых мучеников при жизни, а кто-то будет вот так плакать от жалости или умиления. И только одно точно — как бы успешно ни проходила её реабилитация, мы всегда будем привлекать внимание. К чему тогда все эти костюмы и попытки быть как все? Я надел самые потёртые свои джинсы, белую футболку и белые кеды ей в поддержку. Уверен, что такие пары здесь бывают не каждый день.

Я надеваю на её палец тонкое серебряное колечко, подношу руку к губам и благоговейно припадаю к ней, капая слезами, которые превращают осыпавшуюся пастель в краску. Я поклялся, что плакать больше не стану, но слёзы счастья, ведь, не запрещены. Я даже рад, что мы обошлись без толпы гостей, выкупа невесты с караваем и красиво украшенного зала — только отстранившись от лишней суеты, мы можем прочувствовать красоту и важность каждого мгновения.

Нара берёт чуть подрагивающими пальцами моё кольцо — такое же, как то, что уже на её пальце, только большего размера — и, смотря мне в глаза, медленно и осторожно надевает на палец.

Я опускаюсь перед ней на одно колено, чтоб мы были на одном уровне, и без команды регистраторши, которая опять не может сдержать слёз, целую свою прекрасную жену, думая о том, сколько у нас волнительных мгновений впереди.

— Объявляю вас мужем и женой! — наконец слышим мы торжественный, но срывающийся голос, и улыбаемся друг другу сквозь слёзы радости, которые делают изображение немного расплывчатым и радужным.

— Я люблю тебя! — шепчет она у самого уха.

— И я тебя! Больше всего на свете! — отвечаю, нежно обнимая её за талию.

— Ребята, будьте счастливы! — говорит тётечка улыбаясь. — От души вам желаю счастья и отпраздновать бриллиантовый юбилей!

— Спасибо! — отвечаем хором.

Я помогаю Наре надеть ярко-розовое пальто, подхватываю жену на руки и выношу в коридор, где ждёт украшенная белыми и розовыми лентами коляска. Кабинет настолько небольшой, что невозможно было вкатить её туда. Впрочем, Нара в любом случае попросила бы оставить коляску снаружи.