Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище

Когда мы вышли из таверны – моя тетя, ее муж и я, – то медленно пошли по грунтовым дорожкам, опоясывающим деревню, а траншеи между домами напоминали вены на теле. Несколько часов после этого мы не произносили ни слова по-английски. Моя тетя не говорила даже на разговорном английском, и, хотя нам удалось немного пообщаться, я судорожно искала слова в своем карманном словарике, делала очень много оговорок, мы обе качали головами и улыбались.

– Простите, – то и дело говорила я, – я не понимаю.

Что еще я могла сделать? Конечно, я могла изъясняться на каком-то основном уровне – заказать еду, поговорить на несколько тем – но рядом с этими родственниками, у которых был сильный акцент, которые быстро разговаривали, я очень жалела, что до своего приезда я не учила язык усерднее. Я чувствовала, что они думают: «Какой грек не знает своего языка?» Возможно, я говорила более свободно, когда они видели меня раньше, девочкой с поцарапанными коленками. Это было похоже на глубокую неудачу, на предательство самой себя. И хотя в нашей пантомиме, в этих повторяющихся попытках пообщаться было нечто прекрасное, я хотела узнать и понять гораздо больше. Но просто не владела языком для этого.

Когда мы пробирались по узким дорожкам между домами, большинство из которых были увиты виноградными лозами, у меня было четкое ощущение, что меня выставляют напоказ. Мы остановились у дома, где жил первый двоюродный брат моего деда, и женщина, чье имя означает «свобода», улыбнулась и четыре раза обняла меня. На столе оказались тарелки с арбузами и медовухой, бутылка ракии и пять стаканов, по случаю даже был включен кондиционер, который совершенно не охлаждал помещение. Как и во многих культурах, здесь хозяева будут наполнять ваш бокал всякий раз, когда он пустеет. А еще они будут уговаривать вас выпивать по любому поводу. Многие считают, что в Греции все время пьют узо, но за всю мою поездку никто не предложил мне ничего другого, кроме домашней ракии, прямо из перегонного аппарата во дворе, токсичность этого напитка была неопределима, да еще и наливали его из бывшей двухлитровой бутылки для воды. Я была себе благодарна за долгие годы пьянства и работы барменом, это оказалось неплохой тренировкой.

Свобода сказала нам, что увидела меня, когда я шла раньше днем, и хотя она не знала, кто я, но была уверена, что я не просто туристка. Показав на свои губы и глаза, она сказала:

– Видишь? Ты выглядишь так, будто живешь здесь.

И она, и тетя повторили слово «тавма», которое я услышала еще в таверне Николидакисов, и записала его, чтобы потом изучить. Позади них на приставном столике стояла фотография моего отца в рамке – та самая, которую Адельфа показывала мне в кафе. Я уставилась на нее, пока они улыбались. Кем он был?

Перед тем как мы ушли, Свобода отлучилась в другую комнату и вернулась с вязаным белым шарфом, который повязала мне на голову. Кружево было таким удивительным и тонким, что если бы я могла говорить, то пошутила бы, что она только что пообещала меня своему сыну в жены. Она поцеловала меня в обе щеки и крепко обняла. Когда мы выпустили друг друга, она вытерла влажные полосы на своих щеках. Казалось, она связала этот платок много лет назад как раз на случай, когда этот день наступит.

Я пожалела, что у меня нет ничего, что я могла бы дать ей взамен.

Вернувшись на деревенские улицы, Георгия представляла меня каждому человеку, мимо которого мы проходили: «Это дочь моего брата, Гарифалица», – говорила она им всем, крепко держа меня за руку, в ее голосе звучала гордость, она показывала всем окружающим, что произошло нечто грандиозное. Мы ненадолго зашли в аптеку в надежде, что я смогу найти раствор для линз, что я и сделала, отдав почти двадцать евро, и пока я пыталась расшифровать, что написано на этикетке, тетя поведала фармацевту новость дня. Затем меня познакомили с другой двоюродной сестрой, соседкой Георгии, которая подняла руку и показала на свою кожу, покрывшуюся мурашками. Она была сморщенной и затянутой в черное, как почти все женщины в деревне, а ее улыбка выдавала отсутствие стоматологии. Вообще говоря, у всех в деревне были плохие зубы и грибок на стопах, пожелтевшие ногти на ногах толщиной в полсантиметра – эти зубы и стопы были свидетельством скудных средств и тяжелой жизни.