Не плачь, Рапунцель!

– Ну, что, представители неравнодушной общественности? Это вы удачно туда заглянули! – Чайковский кивнул на потолок и рухнул на кухонный диванчик, отозвавшийся мучительным стоном. – Вот только зря наплели, будто ошиблись квартирой и этажом – все-таки топографический кретинизм обычно не имеет характера массового заболевания.

– В чем удача-то? – хмуро спросила Ирка, проигнорировав поставленный нам всем нелестный диагноз.

– Как же? Если все так, как выглядит, считай, закрыли дело.

– А как оно выглядит? – уцепилась я.

– Дадите чаю? С утра без маковой росинки…

Я придвинула к участковому свою нетронутую кружку.

– Вот спасибо! – Чайковский с удовольствием приложился к чаю, даже не вынув пакетик и ложечку. – Как справедливо говорится, вскрытие покажет, но выглядит все чистым самоубийством.

– Да ладно? – не поверила Ирка. – Что, Бабкин заморозил себя до смерти?

– Вас смутило распахнутое окно? Похоже, наш суицидник открыл его, чтобы не было шокирующих запахов. Знал, что сфинктеры заднего прохода и мочеиспускательного канала неизбежно разожмутся, после чего все содержимое кишечника и мочевого пузыря окажется вне тела, и позаботился о комфорте тех, кто обнаружит труп, – объяснил участковый. – И дверь не запер – хотел, чтобы его поскорее нашли.

– В точности так же было со Смурновыми, – напомнил Архипов. – Только там окно и дверь оставил открытыми убийца.

– И это сходство ситуаций наводит на мысль, что убийцей Смурновых был Бабкин! – добавила я.

– У него было алиби, – напомнил участковый.

– Он мог не убивать собственноручно, – сказала я. – Нынче киллера можно даже в Интернете найти.

– Совершенно верно! – согласился Чайковский. – И теперь вытанцовывается красивая и стройная версия, какой у следствия не было раньше. Бабкин убил Смурновых, чтобы получить наследство. – Участковый сделал глоток чаю. – Но сделал это не сам, а руками остро нуждавшегося в деньгах узбекского гастарбайтера. – Еще глоток. – Себе же обеспечил железное алиби. – Глоток. – Но не сумел справиться с угрызениями совести и наложил на себя руки! – Последний глоток и огорченный взгляд в глубину пустой кружки.

– А гастарбайтер признался? – спросил Архипов.

– Признается.

– А как было совершено самоубийство? – поинтересовалась я. – Как в случае со Смурновыми – с помощью парализующего средства?

– Нет, похоже, себя Бабкин мучить не стал, хотя тоже использовал лекарственный препарат, тут опять наблюдается некоторое сходство. Он выпил сильнодействующее снотворное, растворенное в кофе с коньяком. В мусорном ведре нашелся пустой блистер, а на столе перед трупом стоял стакан. Между прочим, тот самый. – Чайковский округлил глаза. – Сувенирный, который Бабкин купил у проводницы по прибытии в Санкт-Петербург. Граненое стекло, металлический подстаканник с символикой РЖД…

– Красиво, – оценила я. – Как у Чехова: «Если в начале пьесы на стене висит ружье, то в последнем акте оно непременно должно выстрелить».

– Все, отстрелялись уже. – Чайковский отодвинул пустую кружку и встал. – Всем спасибо, все свободны… Но постарайтесь впредь никаких трупов на моей земле не находить!

Архипов в ответ что-то промямлил, мы с Иркой отмолчались.

Участковый ушел.

– И что теперь? – после долгой паузы спросил Вадик. – Будем считать это дело законченным? Или все-таки побеседуем с узбеком Мишей?

– Почему бы не побеседовать? – ответила я вопросом на вопрос. – Может, узнаем детали, которые подтвердят новую версию следствия. Признаюсь вам, в коротком пересказе участкового она не показалась мне особенно стройной. А ведь я кое-что понимаю в детективном сюжете…

– Отлично, не будем игнорировать твою писательскую интуицию, – легко согласилась Ирка. – Я вот думаю: мало ли кто мог быть киллером! Узбекский Ромео по-прежнему не кажется мне лучшим кандидатом на эту роль.

Глава девятая

– Борь, ты сильно занят? Не свозишь нас в одно местечко, тут, неподалеку? Что…

Ирка немного послушала, переменилась в лице, сунула мне трубку и отвернулась к окну, скрестив на груди руки и притопывая.

За окном волновалась редкая кисея затихающего снегопада. Свежие пухлые сугробы, подкрашенные огнями неоновых вывесок, с высоты восьмого этажа смотрелись разноцветными зефирками, плотно, встык, уложенными в несметном количестве – как для заявки в Книгу рекордов Гиннесса.

– …лько можно! – негодующим женским голосом сказала трубка мне в ухо. – После сегодняшнего, я считаю, Борюсик выполнил и перевыполнил свои обязательства! Теперь такси вызывайте.

– Добрый день, Джульетта, – подчеркнуто вежливо поздоровалась я, сообразив, что вместо родственника на звонок ответила его беспардонная подруга.

Однако наглая девица! Что-то мне не хочется, чтобы она стала членом нашей семьи.

– Будьте любезны, позовите, пожалуйста, Борю.

Борю долго звать не пришлось, он обретался недалеко от Джульетты и уклониться от разговора со мной не посмел.

– Я здесь, – сказал юный родич смущенно и виновато. – Не слушайте Джулю, если надо, я приеду.

– Сначала скажи, что у тебя случилось, – потребовала я. – Джуля сказала «после сегодняшнего». Что стряслось?