Не плачь

Утром в понедельник я сажусь на двадцать второй автобус и еду в центр. Сама не знаю, почему я решила надеть короткую юбку. На каждой автобусной остановке – а автобус останавливается буквально на каждом перекрестке – двери открываются, и в салон врывается морозный ноябрьский воздух и нападает на мои голые ноги. На мне колготки, не поймите меня неправильно, но тонкие колготки совершенно не защищают от безжалостного ветра в Городе ветров, как называют Чикаго. В сумке у меня туфли-лодочки, на ногах – спортивные туфли; я воплощение работающей женщины. Видела бы меня сейчас моя мать! Она бы гордилась мною.

На мне наушники, в планшете, лежащем на коленях, играет музыка. По крайней мере, музыка заслоняет меня от кашля, чихания и сопения окружающих пассажиров. Я даже могу притвориться, будто меня здесь нет, хотя ласковый голос Сэма Смита, который уговаривает меня остаться, – совсем не плохое начало дня. Какой-то болван приоткрыл окошко, и температура в салоне автобуса стремительно падает. Я плотнее укутываюсь в куртку и рявкаю на сидящего сзади мужчину, чтобы перестал трогать мои волосы. Я вижу его уже не в первый раз. Это бездомный, бродяга; наверное, все, что насобирал на улицах, потратил на билет, чтобы хоть немного погреться. Не потому, что ему некуда ехать, а потому, что он никуда не едет. Он катается на автобусе, потому что в автобусе тепло. Едет, пока его не выгоняет водитель, а потом сходит. Клянчит еще денег и, как только набирает еще два доллара, платит за проезд и снова катается.

Мне его немного жаль. Совсем немного.

Но если он еще раз до меня дотронется, я пересяду.

Впереди показывается центр города – Петля; чем дальше мы от Андерсонвилля, тем выше здания. Проезжаем Аптаун, Ригливилль, Панораму, Линкольн-парк.

Двадцать второй автобус, покачиваясь, едет по Кларк-стрит, а у меня руки покрываются гусиной кожей и холодок пробегает по затылку, лаская мои длинные золотистые локоны. Я страшно злюсь. Эстер пытается меня заменить.

Больно, как бывает, если прищемишь мизинец – или когда выходит камень из почки. Очень больно. Нет, еще больнее – как будто прищемила пальцы дверцей машины. Я хочу заорать и разрыдаться. В сердце пусто; теперь я знаю, что мне скоро негде будет приклонить голову. Я слышала, как вчера говорила та девушка, что звонила Эстер, – доверчиво и бодро она объявила: «Я по вашему объявлению в „Ридере“… Объявлению о поиске соседки».

Она еще не знает, что меньше чем через год Эстер и ее заменит.

Я выхожу из автобуса и семеню к моему офисному зданию, небоскребу на Уобаш-авеню. Он высокий и черный; на пятидесяти одинаковых этажах одни конторы. Когда-то из окон верхних этажей открывался великолепный вид, но теперь его загораживает более новый монстр: девяностовосьмиэтажный небоскреб из стали, с зеркальными стенами, который возвели почти за одну ночь, точно напротив моего рабочего места, на противоположной стороне улицы. Старшие партнеры нашей компании, которые выбрали себе огромные кабинеты с панорамным видом, очень раздосадованы тем, что они больше не видят из окон озера Мичиган. Они брюзжат и ругают эгоиста – какого-то промышленного магната, потому что его супернебоскреб все для них загородил.

Проблемы первого мира.

Я сажусь в лифт и поднимаюсь на сорок третий этаж. Улыбаюсь девушке-администратору; она улыбается мне в ответ. Я почти уверена, что она не знает, как меня зовут, но хотя бы больше не требует у меня пропуск. Работаю здесь уже почти год, триста шестьдесят дней. Работа мне совсем не нравится; должность референта на тотемном столбе ниже даже уборщика, человека, который подметает полы и моет туалеты.

Я устроилась сюда по одной-единственной причине: здесь платят. Немного, но платят. Кроме того, мне с моим гуманитарным дипломом из второразрядного колледжа на многое рассчитывать не приходится. Но с такой работой я справляюсь.

Первым делом, придя на работу, я пытаюсь отыскать Бена. Вчера он мне так и не перезвонил, наверное, был очень занят со своей подружкой по имени Прия. Но об этом я не позволяю себе думать; нельзя. Я не хочу думать о Бене и Прии. О Бене, Прии и моей ненасытной ревности. Велю себе сосредоточиться на насущной проблеме. Мне нужно найти Бена. Разыскать его и рассказать об Эстер.

Поднимаюсь на один этаж, иду в тот отдел, где работает Бен. Компания у нас крупная, с филиалами по всей стране. В компании трудятся четыреста с лишним юристов. Мы занимаем одиннадцать этажей офисного пространства. Каждый этаж, в сущности, ничем не отличается от остальных. Помощники юристов и референты вроде меня сидят в крошечных каморках, выгороженных в общем зале на каждом этаже. Наша среда обитания – папки с документами и копировальные аппараты. Нам недоступна такая роскошь, как естественное освещение; мы живем под лампами дневного света. Такое освещение никого не красит. Кажется, будто кожа у меня желтоватая и нездоровая – можно подумать, что у меня желтуха из-за какой-нибудь болезни печени или желчных протоков. Просто класс!