Я работаю на сорок третьем этаже, а Бен – на сорок седьмом. Поднимаюсь по ступенькам, стараясь не смотреть по сторонам. Лестница в нашем здании – настоящий ужас. Я нечасто по ней хожу, но иногда приходится, если не хочется стоять в тесной кабине лифта с тремя, четырьмя или даже одним не в меру ретивым юристом. Сегодня как раз такой день.
Заглядываю в каморку Бена на сорок седьмом этаже, но его там нет. Компьютер включен, на полу рядом с креслом на колесиках стоят его черные кроссовки и кожаная сумка. Я знаю, что он где-то здесь, в здании, просто его нет на месте. Спрашиваю у сотрудников, где Бен, прикрывая досаду еле заметной улыбкой.
– Только что здесь был, – говорит блондинка, помощница юриста, которая проносит мимо меня коробку с документами, цокая высокими каблуками, – вышел, наверное. – Это я и сама понимаю.
Нахожу обрывок бумаги и быстро пишу записку, стараясь выводить буквы покрасивее, хотя руки у меня дрожат по многим причинам – их миллион или, может быть, миллион и одна. «Нам нужно поговорить как можно скорее», – пишу я. Положив записку на клавиатуру, я спускаюсь на свой этаж, раздраженная и злая.
Утром мне доверили важнейшую задачу: маркировку Бейтса. Я должна проверить сквозную нумерацию на документах. Операция настолько важная, что ей даже имя собственное присвоили. Название операции, как и то, что точки над i или j называются титлами, я узнала, зайдя в Интернет по поручению одного из самых состоятельных клиентов фирмы. Кроме того, я узнала ряд не менее интересных вещей. Например, если второй палец на ноге длиннее большого, это называется «палец Мортона». Важным вещам присваивают чье-нибудь имя – например, маркировка Бейтса. Можно подумать, что это вопрос жизни и смерти. На самом деле, конечно, ничего подобного. Я наклеиваю сотни тысяч пронумерованных стикеров на огромное количество документов, прежде чем мне поручают снять с них три, пять или десять копий. Документов у нас коробки; что еще хуже, там даже нет скандальных подробностей, таких, какие получают адвокаты по бракоразводным делам. Мы занимаемся финансами. Да-да, я работаю на специалистов по деловым операциям, зануд, которые получают кайф от финансовых документов и разговоров о деньгах. А платят мне всего на несколько центов больше минимальной зарплаты.
Я наклеиваю стикеры быстро, движения у меня механические, как на конвейере. Думаю я совсем не о горах лежащих передо мной финансовых документов. Я делаю свое дело, но сосредоточиться на работе не в состоянии. Я могу думать только об Эстер. Где Эстер? Я ни на чем не могу сосредоточиться: ни на сквозной нумерации, ни на лежащих передо мной документах, исковых заявлениях, на которые я – страницу за страницей – наклеиваю стикеры с фамилией клиента. Слова сливаются у меня перед глазами. Я все время прокручиваю в голове наш последний разговор. Неужели я что-то упустила в ее интонации или усталой улыбке? Она была нездорова; она плохо себя чувствовала. «Куин, я только испорчу тебе настроение… Иди без меня, тебе будет веселее».
И вот теперь я гадаю: неужели она меня испытывала? Неужели Эстер меня испытывала? Проверяла, хорошая ли я подруга, способна ли думать о других, переступив через свои желания? Если все так и было, я не выдержала экзамена. Я ушла без нее; я развлекалась. А когда вернулась домой, и не подумала заглянуть в комнату к Эстер, спросить, как она себя чувствует и вообще… Такое мне и в голову не пришло.
Я не укрыла ее теплым одеялом, не принесла бульон. Другая соседка – хорошая соседка – наверняка сварила бы ей бульон. Другая соседка сказала бы: «Никуда я не пойду», хотя Эстер настаивала бы, чтобы я ушла без нее. «Ни за что на свете, Эстер. Мне гораздо веселее будет здесь, с тобой».
Но нет, таких слов она от меня не дождалась. Я сказала: «Ладно» – и поспешила уйти. Я даже не подумала, не лучше ли остаться.
Я громко чертыхаюсь, порезав указательный палец кромкой листа. Кровь капает на документ о движении денежной наличности и расплывается пятном.
– Черт, черт, черт! – повторяю я, понимая, что куда больше злюсь на Эстер, чем на досадное происшествие. Палец саднит, но гораздо больше саднит сердце.
Эстер хочет меня заменить.
На долю секунды я представляю себе мир без Эстер, и мне становится грустно.
– Неудачный день? – спрашивает чей-то голос. Я поднимаю голову и вижу, что на пороге стоит Бен, подбоченясь (последнее слово я тоже нашла на просторах Интернета; значит, руки у него на бедрах). Он видит, как кровь капает с моего пальца, и говорит: – Погоди, сейчас помогу.