Не погаси огонь...

Сколько сложных интриг, алчных надежд привело сюда этих людей! Великие князья и княгини с выводками таких же высокомерных и хитрых княжен. Несть числа всем этим обер-камергерам и обер-гофмейстерам, обер-церемониймейстерам и обер-егермейстерам, камер-фурьерам и камергерам, статс-дамам, камер-фрейлинам и гоф-лектрисам – чинам, состоящим при высочайшем дворе, при императоре и императрицах, жаждущих новых должностей и орденов и готовых сожрать друг друга. И каждый старается быть одарен вниманием, услышать от стоящего выше многозначительные слова. Вот напасть-то!.. Бал еще только начинается, а от пудры, духов и помад благоухание шло такое, что хоть беги. И все же Петру Аркадьевичу приятно сознавать, что власть в России, а значит – и над всеми ими, принадлежит ему. «Несть власть аще не от бога». Что ж, пусть и от бога, лишь бы в его руках. Без лишней скромности может он сказать, что фактически он – диктатор. Да, диктатор! И прав, тысячу раз прав он в споре с великим старцем!..

Даже здесь Петр Аркадьевич продолжал немой диалог с Толстым, хотя уже и сошедшим в могилу. Граф-писатель пытался спасти человечество нравственным самоусовершенствованием его, уповал на патриархальную старину, проповедовал созерцательное смирение. Да полно! Этих-то призывать к самоусовершенствованию и непротивлению, к созерцательному смирению? Ошибся Лев Николаевич и в нем, сыне своего друга. В одном из полученных от опального графа писем Столыпин прочел: «Насколько я Вас понимаю, Вы не побоялись бы этого, – старик говорил о том, что Петр Аркадьевич должен удалиться от власти, – потому что и теперь делаете то, что делаете, не для того, чтобы быть у власти, а потому что считаете справедливым, должным. Пускай 20 раз удалили бы Вас, всячески оклеветали бы Вас, все было бы лучше Вашего теперешнего положения…» Какое заблуждение! Именно власть, эта сладкая отрава всемогущества, и побуждает Столыпина к действию. Ни за что не откажется он от нее, ибо без нее он бы умер. Коль дано избранному вкусить сладость власти, все остальные лакомства мира – преснятина, как те рисовые котлетки, коими насыщал свое чрево яснополянский вегетарианец. Петр Аркадьевич может сказать самому себе: «Я – великий честолюбец!» Но прав

Толстой: «Чтобы сделать что-нибудь великое, нужно все силы души устремить в одну точку». Конечно, власть не ради нее самой, не для услаждения своего самолюбия, но чтобы претворить в жизнь свои огромные честолюбивые, да, честолюбивые цели и тем навечно оставить свое имя в истории России!..

Столыпин медленно шел по залам, пожимал руки, обменивался поклонами. И ему слышалось, что по-прежнему шелестит за спиной: «Вождь России!»,

«Великий государственный деятель!..»

Среди гостей он увидел Курлова. Тот беседовал с дворцовым комендантом Дедюлиным. В последнее время министр получал от полковника Додакова все больше свидетельств того, что дружба этих двух столь разных по положению людей крепнет.

Дедюлин сменил на посту дворцового коменданта небезызвестного Дмитрия Трепова, родственника уволенного недавно из Государственного совета противника премьер-министра. Федор Трепов, петербургский генерал-губернатор в период революции пятого года, диктатор в дни октябрьской Всероссийской политической стачки, провозгласивший: «Патронов не жалеть и арестованных не иметь!» – и после того приглашенный во дворец, был, по меткому выражению острослова, «вахмистр и городовой – по воспитанию, погромщик – по убеждению». Его преемник ни в чем не уступал предшественнику. Старик Дедюлин – один из тех, кто противится всем начинаниям Петра Аркадьевича, особенно его аграрной реформе. Им лишь бы успокоение. Безусловно, прежде всего – успокоение. Но со штыками можно делать все, что угодно, однако нельзя на них сидеть. Столыпин понимал, что даже он не может открыто выступить против всей этой своры великих и малых князей, предводительствуемых самой Александрой Федоровной. И ему приходится осторожничать, лавировать, поддерживать то дворянство, то буржуазию, искать опору и тут и там, лгать всем. Да, в конечном счете – даже самому себе. Если смотреть правде в глаза, то все, что видел он в прошлогодней поездке по Сибири, – не «потемкинские» ли деревни? И даже у истинно русских людей идея национализма не встречает единодушной поддержки. В чем просчет? Разве существует на свете более объединительная и очистительная идея?.. Порой он думал и об ином: если и премьер-министр вынужден лгать, то кто же тогда не лжет во всем государстве? Ложь во спасение? Дай-то бог!.. Все чаще, ночами, когда мучила бессонница, его охватывало ощущение: энергия растрачивается втуне. Усилием воли он подавлял чувство беспомощности, переключал мысль на текущие дела. Ничего не поделаешь, придется и впредь заигрывать с этими, подлаживаться под тех, чтобы сохранить в руках реальную власть.