Не померкнет никогда…

— Немедленно организуйте новый поиск в южном направлении. Именно это направление интересует меня больше всего. И мне совершенно необходимо знать, существует у немцев южнее нас сплошная линия обороны или она состоит всего лишь из отдельных очагов. Если надо, пошлите три-четыре группы, но подробно разведайте участок шоссе Слуцк — Валерьяны.

Генерал отдал приказание и тут же вышел из палатки. Операторы еще записывали последние сказанные им слова, а комдив уже громко отдавал распоряжения начальнику связи дивизии капитану Сесекину.

— У меня есть вопрос, — воспользовавшись паузой, обратился Щука к Подорванову. — В батальоне почти на исходе горючее. Если придется ввязываться в бой, бронерота останется в лесу.

— С горючим вообще плохо, — понимающе кивнул Подорванов. — Но вам дадим. Найдите сейчас же интенданта первого ранга Плохова и передайте ему распоряжение от имени генерала. Пусть обеспечит вас всем необходимым, по меньшей мере, на две заправки. Я знаю, у него кое-что в НЗ еще осталось. А дальше надейтесь только на себя, добывайте сами!

Щука поблагодарил начальника штаба за оперативное решение вопроса и, не теряя больше ни секунды, направился в свой штаб. Там они с Троицким быстро выработали план предстоящей разведки. Учитывая, что дивизия в целях маскировки может двигаться только ночью, решили разведать в направлении Гресска и далее на Слуцк три параллельных маршрута. Двигаться предстояло по сильно заболоченной местности, и найти заранее обходы труднопроходимых мест было просто необходимо. По маршрутам выслали три группы. Одна из них во главе с командиром взвода сержантом Загубой получила задачу добыть сведения об охране и обороне участка шоссе Минск — Слуцк севернее Слуцка.

ПЛЕННЫЙ ЗАГОВОРИЛ

Пленным оказался фельдфебель Шиммель. Это удалось установить по его документам. Отвечать на какие-либо вопросы Шиммель категорически отказался. Напрасно Чиночкин подбирал слова и выражения, губы фельдфебеля, застывшие в нагловатой гримасе, не разжимались. Шиммель стоял, скрестив на груди руки, глядя в холодное серое небо бесцветными, немигающими глазами.

— Где ваш полк? — в десятый раз спрашивал Чиночкин. — Какую задачу вы получили? Откуда вы следовали на мотоцикле?

Унтер-фельдфебель молчал.

— Ты говори помедленнее. Может, он не понимает, — высказал предположение Косматых.

— Чего ж тут непонятного? — обиделся Чиночкин. — Не на китайском же я с ним изъясняюсь. — И продолжал ставить пленному вопросы:

— Какую задачу вы получили от своего командования?

— Дать бы ему разок прикладом, сразу бы заговорил, — посоветовал Ханыга, но, встретив сердитый взгляд Барбашова, смутился. — А что, товарищ старший политрук, разве они стали бы с нашим братом так цацкаться?

— Они — фашисты. Нам с них пример нечего брать, — заметил Барбашов. — Спросите унтера, где фронт.

Чиночкин перевел вопрос командира, терпеливо повторив его несколько раз. Шиммель повернул голову налево и стал смотреть куда-то сквозь деревья.

— Вот стерва! — не выдержал Ханыга. — Да он смеется над нами.

— Задайте этот вопрос как-нибудь иначе, — терпеливо продолжал Барбашов.

— До какого рубежа продвинулись ваши передовые части? — спросил Чиночкин и, не дождавшись ответа, спросил еще раз: — Где проходит передний край ваших войск?

И тут на худых скулах Шиммеля пятнами выступил румянец. Шея вытянулась еще больше, в глазах появился свет.

— Das hat keine Bedeutung[1], — скривив губы, проговорил он.

Чиночкин перевел.

— А что же имеет? — спокойно спросил Барбашов.

— То, что через две недели немецкие войска возьмут Москву. И в Москве состоится парад немецкой армии, который будет принимать сам фюрер. А еще через месяц Россия будет уничтожена. Война закончится, — слово в слово повторил вслед за Шиммелем Чиночкин.

— Кто вам это сказал?

— Das hat der Führer gesagt[2], — взметнув белесые брови, выпалил Шиммель.

— Это сказано в приказе генерала Гудериана.

— О каком корпусе идет речь?

Шиммель выслушал Чиночкина и снова устремил свой взгляд в серые тучи. Весь вид его теперь как бы говорил, что дальнейший разговор он считает бессмыслицей, так как уже сказал русскому все, что нужно было сказать. Барбашов понял это и грустно усмехнулся.

— Не хочет отвечать? Ну что ж, тогда пусть слушает, — решительно проговорил он. — Передай ему, выродку, что Россию уничтожить нельзя, как нельзя погасить солнце, как невозможно остановить тучи. И что бы ни говорили его бесноватый фюрер и вся свора этих генералов, Россия будет жить вечно. Короткая у них, у собак, память. Прежде чем раскрыть пасти, лучше бы вспомнили, сколько раз мы им били зубы. И еще передай, — продолжал Барбашов, понизив голос, — что, если этот Шиммель хочет дожить до вечера, пусть он точно отвечает на все мои вопросы. Иначе я прикажу прихлопнуть его штыком, как самую гнусную гадину.

Чиночкин очень старательно перевел все сказанное командиром. Для убедительности он даже указал унтер-фельдфебелю на штык своей винтовки. Но Шиммель только отвернулся.

— Где фронт? — тряхнув Шиммеля за борт мундира, прохрипел Барбашов.