Не померкнет никогда…

Сержант с четырьмя разведчиками пошел по следу влево. Трое бойцов вместе с Крутко поползли в противоположном направлении. Ползли недолго и раньше, чем что-либо увидели, услышали чужой говор. Крутко и все, кто был с ним, прижались к земле. Ситуация, в общем-то, была для них уже знакомая. Уже не раз они вот так затаивались в двух шагах от врага. Но разведка во многом — то же, что и охота. Всякий раз волнует по-своему, всякий раз полна самых острых неожиданностей, и разведчики волновались. Обстановка вырисовывалась постепенно, и прошло не менее получаса драгоценного ночного времени, прежде чем они разобрали, что впереди стоит небольшое танковое подразделение. Непонятным осталось другое: почему оно стоит. Для заправки? Но в подразделении не слышалось никакой суеты. На отдыхе? Но какой мог быть отдых в трех-четырех километрах от места боя. Крутко не мог обсудить этот вопрос со своими товарищами. Объясняться он мог только жестами, да и то в том случае, если товарищ лежал рядом и можно было, дотронувшись до его плеча, в следующий момент указать рукой направление, в каком надо кому-то из них двигаться. Опытный, видавший виды Крутко поступил именно так и на этот раз. Он решил взять все на себя. И, придавив локтем товарища к земле, пополз вперед.

Крутко облюбовал стоявший на отшибе танк и вскоре уже лежал под его днищем. А часового не было. То ли немцы (как назло) на этот раз вообще не выставили охрану, то ли их патрульные бродили где-то на противоположной опушке, но только время шло, а вблизи облюбованного разведчиком танка по-прежнему никто не появлялся. Крутко, тяжело отдуваясь и кляня гитлеровцов на все лады, вылез из-под танка и взглянул на стальную махину со стороны. Взглянул и — обомлел. На фоне облаков, за которыми пряталась луна, он четко увидел поднятую кверху крышку башенного люка и рядом — танкиста в шлемофоне.

«Так вот где их охрана!» — мелькнула у разведчика догадка, и он еще плотнее прижался к торфянику. Теперь Крутко весь превратился в слух. Он привычно определил, что по дороге по-прежнему интенсивно движутся машины, что танкист, привалившийся к крышке люка, спит и даже время от времени сладко похрапывает. И потому, что лес вокруг был совершенно безмолвным, Крутко понял, что и остальные гитлеровцы тоже, наверно, спят. И тогда в голове у него созрел дерзкий план. Крутко сел и, стараясь не дышать, чтобы не выдать себя невольным тяжелым вздохом, снял сапоги. Потом так же осторожно подошел к танку и с ловкостью, которой могла бы позавидовать рысь, забрался на корму машины. С этой минуты он уже не думал об опасности. В нем проснулись какое-то озорство, желание непременно сделать то, что, может быть, в другую минуту даже ему самому показалось бы полным безрассудством. Осторожно ступая по броне, он подкрался к люку, сдавил спящему фашисту своей могучей рукой горло и в один миг вытащил его из башни.

Крутко принадлежал к тем людям, о которых справедливо говорят, что силы им не занимать. Но теперь эта сила вдруг удвоилась, утроилась, и это сыграло не последнюю роль в выполнении дерзкого замысла разведчика. Фашист не охнул, не застонал, даже не пытался сопротивляться. Крутко быстро схватил его на руки и вместе с ним спрыгнул с танка. Прижимая к себе этот живой трофей, он устремился в глубь леса. И только проскочив добрую сотню метров, разжал руку, которой еще держал за горло врага. Рядом с Крутко, как тени, появились товарищи. Фашисту дали отдышаться, потом заткнули рот тряпкой, скрутили его ремнями по рукам и по ногам, и, подняв на плечи, заспешили туда, откуда только что пришли и где в условленном месте их должен был ждать Загуба.

Крутко шел сзади всех, и чувствовал, как от волнения у него начали подрагивать руки. Ему хотелось курить. Если б кто-нибудь ему предложил самокрутку, он, кажется, выкурил бы ее в одну затяжку.

ЕЩЕ ОДНА ПЕРЕПРАВА

Над Днепром гулял шалый ветер. Он поднимал на реке сердитые волны, с шумом выплескивал их на песок, залетал под деревья, высокой стеной поднявшиеся на берегу. С реки тянуло сыростью. И хотя Ханыга уверял, что берег отлог и бродом можно зайти метров на пятьдесят, ему почему-то упрямо никто не хотел верить. Вода под ногами была черная, непроглядная. Уже в двух шагах от берега мерещился обрыв с ледяными ключами на дне и водоворотами на стремнине. Ночь ухала басовитыми раскатами орудий пальбы, искрилась разноцветьем далеких и близких ракет, билась пунктирами трасс. То там, то тут темноту вспарывали синие щупальца прожекторов. Все это взвинчивало нервы и невольно настораживало. Вспомнилась переправа через Березину, когда на маленьком заросшем островке отряд чуть было не попал в ловушку. Но тогда война была непонятно где. А теперь она гремела рядом, и бойцы, слыша канонаду, радовались тому, что немцам не везде открыта дорога. Эту радость было трудно сдержать. Ханыга ткнул локтем Шиммеля в бок.

— Сдается, што ваша не пляшет там, — кивнул он в сторону багрового зарева.

— Ich verstehe nicht[5], — мрачно ответил унтер-фельдфебель.