Не позволяй смотреть в глаза

В посёлке кое-где слабо светились окна. Пока ничего особо страшного с ним не произошло. Он отвлёкся от мучивших его терзаний и сосредоточился на том, чтобы не упасть в хлюпавшую под ногами грязь.

Вскоре они вышли к одноэтажному строению непонятной формы и размеров. Ему пришлось наклониться, чтобы войти в низкую дверь. Пахнуло жаром и какой-то тухлятиной. Пацан проворно чиркнул спичками, поджёг лампу. Одной рукой освещая путь лампой, второй держа его за руку, провёл по узкому коридору в маленькую комнату. Андрей задохнулся от спёртого воздуха и давящих закопчённых стен. Женщина лежала на чём-то, похожем на кровать. Андрей определил про себя, как топчан.

— Давно мамка слегла? — он потрогал пылающий лоб. Сколько ей лет? Пятьдесят?

— Уж неделю как.

— В посёлке есть врач?

Он пощупал пульс. Женщина повернула лицо, с трудом открыла глаза, и тут же закрыла. Нет, пожалуй, худоба и болезнь сильно старит ее.

— Тётя Аня. Только она уехала в Иреть и её не будет ещё долго. Там эпидемия. А мамке хуже стало.

— Отец где? — Андрей тут же спохватился — чёрт его знает, как они тут живут, может, и нет никакого отца.

— Нету, — так и есть. Андрей с досады прикусил губу.

— Ты один?

Он кивнул.

— Аптека какая-нибудь у вас здесь есть? Где лекарства берете?

— Тётя Аня только даёт. И докторы из клиники, но только взамен на договор.

— Какой договор?

Он пожал плечами.

— Мамка научила подписать имя на договоре, если вдруг помрёт. Сказала, что мне дадут еду и поселят в комнате. Только мне не надо. Спасите мамку, дядя. Я подпишу.

Женщина металась в бреду и хрипела. Если неделя, как заболела, возможно, пневмония, а может и давно забытый туберкулёз, который давно не диагностируется в мегаполисах. Да чёрт! Это может быть что угодно! Хоть у него и медицинское образование, он же не практикует! Ставить диагноз вот так, без анализов, без медицинской карты — всё равно что… О чём он думал, когда шёл сюда!

Малец захлюпал носом. Андрей строго посмотрел на него:

— Вода есть? Поставь чайник.

Пацан ушёл, вытирая рукавом слезы.

Андрей, сжимаясь от беспомощности и страха, прислушивался к тяжёлому хриплому дыханию больной и к стуку собственного сердца. Он, государственный служащий, положивший двадцать пять лет служению медицине, всегда считал себя главным винтиком этой государственной махины, что обеспечивала здоровье нации. Миллионов людей. И теперь, вот тут, на краю света, оказывается, не в состоянии помочь одному больному человеку, больному не смертельной пока эмбертой, а какой-то элементарной пневмонией, которая лечится одним уколом и недельным постельным режимом. И, тем не менее, убийственной без этого одного укола. Один укол! Всего один! Где его взять? Его взгляд остановился на собственном запястье, которое даже не чувствовало браслета. Внезапная мысль, дикая, невозможная сжала внутренности, сердце трусливо задохнулось — но это же… а как же двадцать пять лет безупречной репутации? Что будет с его послужным списком, льготами, статусом, выплатами, домом? Чем это может закончиться? Увольнением?

«По возможности исключите контакты …» — некстати вспомнился мелодичный голос Ордынко. А так ли некстати? Вот это «по возможности» — это почему? О чём? Она будто знала, что он непременно столкнётся с людьми из Пустоши.

Стало тошно от самого себя. От собственной нерешительности, слабости и трусости. Женщина вдруг открыла глаза и тяжело закашляла, повернувшись набок и подтянув к животу колени, глянула на него, вцепилась в руку и прохрипела сквозь душившие позывы:

— Андрюшку спаси. Возьми меня на органы, у меня почки хорошие и сердце. Его не брось.

Андрюшка, значит. А он даже не спросил. На органы?! К чёрту!

Он выдохнул, быстро расстегнул браслет, надел ей на руку и застегнул, закрывая пальцем магнитный замок. Всё! Теперь нужно немного времени, чтобы ичебик сделал исходную диагностику и определил дозы первой медицинской помощи.