Не про заек

Из тёмных этих переулков вдруг набросились светящиеся окна галерей, красивых, с красивыми названиями, с красивыми людьми вокруг и картинами лучше, чем мои. И не спалось потом, да по той ли причине?

Но утром тьма рассеялась, обнажив вдруг румяные, или бледные, или пухлые, или впалые щеки (выбирайте!), на центральных улицах особо припудренные щеки этой капризницы, желающей отдаться толпе. Толпе, спешащей на работу, или спешащей в школу, или не спешащей в школу, или ожидающей открытия рынка с аккуратно разложенными апельсинами.»

* * *

«Как описать счастье? Маленький кусочек, вспышку...

Еду поездом. Но не в подземке, а над землёй. На какой-то станции заваливает компания. Счастливая! С песнями. Семь, а может, восемь человек. С озорными шарфами на шеях. Свет сочится в вагон с двух сторон. Они поют от души, обрываются, снова поют, смеясь. Бутылка у кого-то в руках и пластиковый стакан. Лица красивые, ясные глаза. Бороды.

 

75

Галина Хериссон

 

Испанский и французский. И меня радуют эти лица и эти песни, потому что я их знаю... И варежки пёстрые торчат из рукавов одной девчонки в джинсах.

Я “увязалась” за ними, ибо вышли мы на одной станции...»

* * *

«Как-то глупо, когда ждёшь в углу кафе (кафе Chez moi, Сhez toi27), как кошка, в свете неоновых фонарей, в свете зелёных цилиндров, уютно свисающих с потолка, усыпанного искусственными звёздами. Пара барометров измеряют давление. На улице — середина зимы с дождём...

Корабль никуда не плывёт, он связан цепями и подвешен. Подвешена обезьяна, подвешена маленькая обезьянка, держась за плюшевую маму. Подвешены канделябры с красными огоньками. Подвешено время. Подвешена музыка в пространстве этой невесомости. Но если это — невесомость, то как же это всё висит? Как висит это кафе на этой улице этого города этой планеты? И куда это всё плывёт?

Плывёт слон, плывёт термометр, плывёт мясо в соусе на тарелке, которая плавно-плавно скользит по столу в металлических разводах. Плывёт разговор в звенящей приправе посуды и дрожащем свете. А скорее — в дрожащей темноте. И хочется закрыть глаза, остаться одной лишь в этой музыке. И составлять мозаику из увиденных сегодня лиц. Почему?

Сидеть голой на подоконнике (не существующем здесь) в маленьких студиях на последних этажах и считать огоньки на руках улиц, прыгать глазами с крыши на крышу, с луны на луну.»

 

27 У меня, у тебя

76

НЕ ПРО ЗАЕК

 

* * *

«Он всё говорил, говорил... Я расцарапала себе спину до крови. Эти отвратительные уплотнения, появляющиеся после полной луны.

Несколько дней, как он выбросил кота на улицу. Я видела его сегодня, его большие глаза. Кот не понимает по-русски. Он свернул в подворотню, махнув полосатым хвостом. Лунный кот.

Lundi — лунный день февраля. Понедельник.

Mardi — вторник. День Марса. День войны?»

***

У неё никогда не было ключа от той квартиры в городке Святого Мавра.

Saint Maur она для себя перевела сначала как «Святая Смерть». Так же и rue de la Pompe в её вольном переводе для начала предстала ей как «улица Пожаров», потому что pompier — это пожарный. Так звучало гораздо романтичней чем la pompe — насос, стало быть, пожарный — буквально, «насосник»! Ну, нет...

Она жила в Сен-Море до середины февраля. Всё время хотелось есть. «Дома» всё время шаром покати, к туркам она уже больше не ходила, а все копейки уходили на билеты на автобус и метро — так получалось дешевле, чем на электричке, но очень долго. И меньше контролёров. Если бы её схватили без билета, проверили бы и не нашли документа, наверняка позвали бы полицию и выслали...

По старой памяти она съездила на рю де ля Помп. Добывать хлеб ловко, как Христо, она не умела. А просто пришла в этот богатый квартал — вдруг что выпадет...

 

77

Галина Хериссон

 

Помнится ей разговор с булочником из «Сен-Поля», есть такая сеть булочных. В квартале рю де ля Помп их было даже две. Она слонялась там, пока прохожие не стали расходиться по домам. Подошла к заветному подъезду. В былые времена у Христо был магнитик, которым он открывал дверь. За дверью была специальная хлебобулочная помойка, куда складывались кучи непроданных круассанов, хлеба и сэндвичей. Дверь открылась, и вышел красномордый такой детина — булочник в белом халате и колпаке. Лиза, в отчаянии, решилась и спросила у него, не даст ли он ей того «выброшенного» хлеба. Булочник сказал, что нет, что можно, конечно, прийти завтра в семь утра, когда помойка будет выноситься... Лиза сказала: «Но месьё, я голодна сейчас, а не завтра в семь утра!» На что тот ответил, что он не хочет, чтоб у него перед магазином ошивалась очередь бомжей, ну или что-то в таком духе...