Не проси моей любви

— Его интересует дом Шульгиных. И не только этот дом. Все так называемые аномальные зоны Соловецкого архипелага. Я обещал ему свою помощь.

Участившееся сердцебиение вынуждает ее сделать паузу.

— Помощь? Какую помощь?

— Любую, какая потребуется. Он попросил разрешения задать мне несколько вопросов, и я ответил ему. Рассказал о том, что видел и чувствовал в разных местах — на Большом Соловецком, на Большом Заяцком, на Анзере.

— И тогда он решил, что ты принесешь больше пользы на свободе, чем за решеткой. Понятно. А этот его интерес, он личный или профессиональный?

— Преимущественно личный. Но полученная информация иногда идет на пользу делу.

— Не нравится мне это.

— Что именно?

— Эта ваша сделка.

— Почему?

— Не знаю. Не могу объяснить. Во всяком случае сейчас. Мне надо подумать.

Думает она всю дорогу до хозяйственного двора, пока им наперерез из-за угла здания склада не выходят Костик, приятель Кира, и доберман Джон. Герман делает приветственный жест рукой, Костик отвечает тем же. Джон, фыркнув, равнодушно отворачивается. Действительно, разве это добыча… И только когда они с патрульной группой расходятся в разные стороны, пожелав друг другу доброй ночи, у Норы рождается новый вопрос.

— Как прошла твоя последняя ночь на Анзере? Без происшествий?

— Смотря что считать происшествием, — не сразу отзывается Герман. И голос его при этом звучит очень странно. — А почему ты спрашиваешь?

— Потому что моя ночь прошла ужасно.

— Ну-ка, ну-ка…

— Стоило задремать, как перед глазами замелькали картины: смыкающаяся над мертвецом черная вода, затянутая ряской, раскисшая от дождя земля под ногами, проклятущая вышка с маяком… до конца жизни мне, наверное, ее не забыть… твоя рука, вся в крови. Скальпель, клещи, пуля. И все сначала: серые камни святилища, твои круги по лабиринту, сумасшедшая гонка от берега до холма. Обрезок трубы в руке Шаталова. Нож в его горле. Опять и опять, без конца.

— Но в конце концов ты уснула.

— Да. А ты? Кстати… Что ты делал в лабиринте? Он был активный?

— Сам по себе? Нет, конечно. Но я активировал его. Мне это удалось. Правда, не сразу. Анзерский, в отличие от Большого Заяцкого, не слишком комфортное место для древних богов.

— Так что ты там делал?

— То же, что многие поколения шаманов до меня. Пытался открыть… канал, коридор, не знаю как лучше назвать.

Теперь это уже не пугает ее, как раньше, и она даже находит в себе силы уточнить:

— Удалось?

— А ты как думаешь?

— Думаю, да.

— Да.

— И он… остался открытым?

— Не знаю. Очень может быть.

Глядя на его бледное лицо с еще больше заострившимися за последние три дня чертами, Нора говорит себе, что, пожалуй, поторопилась, решив, что все это ее больше не пугает. Еще как пугает!

— Очень может быть… — повторяет она шепотом. — Ладно. Расскажи мне про ту ночь.

Лежа без сна и глядя на темные прямоугольники оконных стекол, залитых струями дождя, Герман перебирал в уме все сказанное Александром и старался не прислушиваться к жжению под повязкой. Не то чтобы оно было нестерпимым, но утомляло. Мешало думать.

«Ты используешь силу? Или она использует тебя? Может, сила — не самое подходящее слово, но надо же это как-то называть».

Это.

Он понимал, о чем спрашивает Александр Аверкиев, самый странный из всех полицейских следователей, какие встречались ему по жизни, но подходящего слова тоже придумать не мог.

«Боюсь, разделить не удастся. Можно сказать, что я ключ, открывающий двери. Но я и рука, поворачивающая ключ в замочной скважине, и голова, — он постучал себя указательным пальцем по лбу, — выбирающая замочную скважину и определяющая цель, ради которой совершаются все перечисленные действия. Можно сказать, что я посредник, проводник. Но я и часть того, что через меня проходит».

«То есть, твоя роль не пассивная. Ты не пифия, которая всего лишь передавала людям сообщения от божества».

«Нет, не пассивная».

«Интересно…»

Вдумчивый исследователь, готовый рассматривать любые варианты, даже самые дикие. Как только они его не обзывали: опер, легавый… Но сам Александр сказал просто: «Я детектив». К нему на стол ложились дела, от которых у его коллег волосы дыбом вставали.

Потом они поиграли в игру: Александр называл место, Герман вспоминал что видел и чувствовал там, после чего Александр рассказывал о событиях давно минувших дней, которые происходили в этом месте и о которых не было известно широкой публике. И Герман ни разу не ошибся — точно улавливал суть дела, хотя упускал детали, — что заставило Александра умолкнуть надолго и наконец выйти с предложением о сотрудничестве.

«Ты предлагаешь мне стать этаким консультантом-психическим-инвалидом вроде Джонни Смита из «Мертвой зоны» Кинга? В принципе я не возражаю, но не могу гарантировать результат».

«Результат не может гарантировать никто, Герман. Дело не в этом».

«А в чем?»

«У тебя голова работает иначе. Ты замечаешь то, чего не замечаю я. То, что ускользает от моего внимания, фильтруется на подсознательном уровне. Понимаешь?»

«Да».