Не проси моей любви

— Возвращайтесь в Москву, — голос Андрея Кольцова упал почти до шепота. — Все будет хорошо, обещаю. Я дам тебе работу, предоставлю отдельное жилье. — Увидев, что Герман качает головой, он на мгновение запнулся. Рефлекторным движением смял угол скатерти. — Мы наделали много ошибок. И я, и ты, и Леонид. Я предлагаю забыть все плохое и попробовать еще раз.

Аркадий кашлянул, глядя в свою чашку.

— Забыть все плохое, — задумчиво повторил Герман. — Знаешь, Яковлевич, иногда мне кажется, что ты не в своем уме.

— Просто он не привык слышать «нет», — пояснил Аркадий, сделав маленький глоток кофе и осторожно поставив чашку обратно на блюдце. — Как все люди с деньгами.

Дорогой костюм, дорогие часы, золотые кольца с камнями на пальцах обеих рук. Особенно кольца. Нора невольно передернулась. Еще бы в нос себе вставил кольцо, урод. Ей не удавалось отделаться от мысли, что вот эти руки, эти пальцы сжимали рукоятку плети, оставившей на теле Германа раны, следы которых можно было разглядеть и теперь.

Меня приковали за руки к решетке садовой ограды и подвергли процедуре, старой как мир.

Наручниками? Слово «приковали» вроде бы подразумевает именно это. Кованое или чугунное ограждение, над которым потрудился приглашенный дизайнер вроде Германа… наручники, как в полицейских боевиках, охватывающие узкие запястья… Нарисованная ее воображением картина была и страшной, и непристойной, и чудовищно эротичной. Когда сама она позапрошлой ночью угощала Германа ремнем, это было своеобразным ритуалом очищения: она перечеркивала деяние Андрея Кольцова, как мог бы поступить мужчина, овладев женщиной по любви после совершенного над ней другим мужчиной насилия.

— Вы правы, — вымолвил Андрей Кольцов, и получилось, будто он подтвердил мысли Норы, хотя на самом деле, конечно, слова Аркадия. — И если уж вы так хорошо понимаете меня, Аркадий Петрович, может быть, мы с вами договоримся? Герман, при всех своих достоинствах, крайне строптив. С ним сложно иметь дело.

— Что вы можете мне предложить? — спросил Аркадий.

Норе показалось, что маневр Кольцова его развеселил.

— Благополучие и процветание, доктор. Благополучие и процветание.

— Вы полагаете, я не в состоянии обеспечить себе это без вашего участия?

— Вы можете потерять все, что имеете, Аркадий Петрович, а можете сохранить и преумножить.

— В самом деле?

— Для того, чтобы потерять, вам нужно продолжать вести себя так, как вы вели себя до сих пор, то есть, предоставлять стол и кров Герману Вербицкому и вместе с ним укрывать от меня моего сына Леонида. А для того, чтобы сохранить и преумножить, нужно всего навсего лишить обоих молодцов вашего покровительства. Вы меня понимаете? Не делать для них больше ничего.

— Я понимаю вас, господин Кольцов. На этот счет можете не беспокоиться.

— Так на чем порешим?

Вот тут стало заметно, как важен ему ответ на вопрос. В голосе появилось дребезжание слишком туго натянутой струны. И даже чуть дрогнула рука, в которой он держал чайную ложечку.

— Ваш сын Леонид уже совершеннолетний. Он сам выбрал для себя место и дело. И чувствует себя вполне счастливым, уверяю вас.

— Батрачить на монахов, — скривился Кольцов, — тоже мне, счастье.

Слева от себя Нора услышала фырканье, скосила глаза и увидела, что Герман трясется от смеха.

— Что это было, Андрей? Угрозы? — Он двинул свой стул чуть назад и откинулся на спинку, положив ногу на ногу. Покачал головой. — Ты точно не в своем уме.

Кольцов злобно уставился на него.

— Я прямо слышу, как ты скрипишь мозгами, придумывая достойный ответ. — Герман зевнул. — Не трудись. Чувство юмора у тебя всегда было хреновое.

Тот вновь повернулся к Аркадию. На его разглаженном омолаживающими процедурами лице выступили красные пятна.

— Без вашей помощи, Аркадий Петрович, они долго не протянут. Отдайте мне эту парочку — и ваша жизнь станет прекрасной, как сказка. Я об этом позабочусь.

— А если я отдам вам одного? — поинтересовался Аркадий.

— Кого?

— Леонида.

— Не пойдет. — Пальцы его вновь скомкали скатерть. — Мне нужны оба.

Хмурясь, Аркадий взглянул исподлобья на Германа. Андрей Кольцов, сидящий напротив, сделал то же самое. Молча наблюдающая за ними Нора вдруг ясно осознала весь абсурд положения: за одним столом собрались три человека, для каждого из которых объектом желания был четвертый. Не только она, но и эти мужчины, Аркадий и Андрей, в сущности находились здесь ради Германа. Вернее, не ради него… Ради того, чтобы иметь его рядом в качестве друга или любовника. Не ради него, ради самих себя.

Интересно, что в связи с этим чувствует Герман.

— В таком случае, — мягко произнес Аркадий, улыбаясь как кот Базилио, — вы не получите никого.

— Вы хорошо подумали, Аркадий Петрович?

— Я хорошо подумал еще в тот день, когда Герман привез ко мне вашего сына, трясущегося в ломке. Теперь он здоров. Советую вам не расточать в мой адрес ни угрозы, ни посулы. Я не жаден, господин Кольцов, и не пуглив.