Не-Русь

Прекрасно! Я пробил его! Он говорит уже о нас — как о равных! О «высоких договаривающихся сторонах». Это, конечно, только самый первый шажок… Но в правильном направлении!

— Да. Я тебе доверяю. Потому что ты не дурак. Только мало знаешь. Извини, Андрюша.

— Чего?! Чего ещё я не знаю?!

— Ещё ты не знаешь, что есть такая штука — бумага. Это такой материал…

— Да знаю я бумагу! И в Царьграде видал, и у меня в Боголюбово валяется где-то.

О! Так это ж открытие! Информация о том, что Боголюбский бывал в Константинополе…

— А ты и в Иерусалиме бывал?

— Да. Так что ты там начал?

О поездке Боголюбского в Константинополь и Иерусалим никакой информации в летописях нет. Только часть искусствоведов, анализируя постройки его эпохи во Владимире глухо упоминают о возможном личном знакомстве князя с первоисточниками. С теми храмами, которые он копировал в своей столице. С их не… «общеизвестными деталями». Типа восьмиконечного креста на дне чаши. Которая есть подобие «Пупа мира». Который стоит на площадке храма Соломона в Иерусалиме. Рядом с камнем, на который ГБ положил мир, сразу после сотворения.

Видимо, ГБ сначала смастерил макет. Такой… маленький мирок. Судя по размеру камня. А потом… надул? «Надуть весь мир»… звучит. Многие хотели бы повторить. Надувательство такого масштаба.

Очень немногие об этом подобии знают — это видеть надо.

— И как же туда попал?

— Как все. Лодьями да ногами. Когда дядя… Мстислав Великий полоцких «рогволдов» в Киеве осудил к высылке, то надлежало княжеские семьи сопроводить ко двору императора. Командовать слугами и охраной, при таких-то ссыльных, надлежало начальникам тоже княжеского достоинства. Ну и нас… шалопаев… А уж после Царьграда… Коли в такую даль забрались… Сходил и в «Святую Землю»… Так ты будешь толком говорить?!

Буду, Андрюша, буду. Сща малость адаптирую свою прежнюю наработку, которой я в Смоленске Демьяна-кравчего нагнул. Там меня разговор о бумажке — от дыбы уберёг, здесь, коли бог даст, из-под топора вытащит.

— Изволь. Я у себя в вотчине делаю бумагу. Куда как лучше той, что от греков привозят. Пишу на ней перьями гусиными. Очень аккуратненько получается. Делаю и чернила. Синенькие такие. Ни с чем не спутаешь. Хочешь глянуть — вели Манохе сгонять к моим в лагерь, там есть немного. Главное: писать на моём — против бересты — вдесятеро быстрее получается. И сразу видать — моё. Не подделать.

Андрей недоуменно слушал мой «рекламный ролик». Извини, брат, тебе сегодня много досталось. Скачущий стиль разговора, необходимость удерживать в голове стек тем… Но иначе… Ты слишком быстр. Твои накатанные решения… моя отрубленная голова. Прямо по ДДТ: «Сколько раз, покатившись, моя голова с переполненной плахи…». Уже насчитали четыре основательных повода. А оно мне надо?

— Историю с твоей женой я знаю… давно. Я много разных историй знаю. Некоторые из них — записываю. Голова-то — не резиновая… Э… не растягивается. А теперь прикинь. Вот я историю… Какую-то. Про князя Петра, к примеру, могу записать на бумаге. Десять раз. А что? Сам — бумагу делаю, сам — на ней пишу. Вот живут в разных городах… люди. У каждого где-то в скрыне — ларчик невелик. Закрыт-опечатан. Человечек не любопытен, денежку за хранение получает. Тут, вообрази, прошла новость: Ваньку-лысого Андрей наш свет Юрьевич — казнью лютой казнил. Идёт человечек в схрон, достаёт из ларчика листочек, несёт… да хоть на торг. И читает там в голос. В листочке том… как у Иезикиля: «плач, и стон, и горе». Только другими словами. С теми именами и городами, которые я в пророчестве видел. С псом-выжлятником.

Андрей аж захрипел. Снова услышал я его «шип змеиный да рык звериный»:

— Пугаеш-ш-шь?

— Я - дурак?! Тебя пугать — бестолку. Я — не пугаю, я — объясняю. То, чего ты можешь и не знать. И я, понимая всю важность для тебя этой истории… и её огласки на всю «Святую Русь»… Я тебе доверяю. Потому что ты хоть и Бешеный, и Катай, но себе — не враг. И ярость свою всегда в узде удерживать умел. Извини, брат.

— Думаешь, я позора испугаюсь?! Листочков твоих?! Удавку мне на шею накинул?!

— Думаю, что мы с тобой… устроились по-братски. Я тебе — удавку с позором, ты мне — плаху с топором. Теперь можно и спокойно по делу поговорить.

Ещё лет пять-семь назад ощутив хотя бы намёк на узду на своей шее, Андрей бы сразу понёс. Не взирая на… Да ни на что! В общем строю стоять, под чужой волей ходить… разнесёт, нафиг, что ни попадя!

Но — годы… И — самовластность. Смолоду ему казалось возможным сделать всё. Всё вообще! Вот сдвину дурака-начальника, засеку слугу-вора, зарублю врага-противника и… и всё смогу!

С годами и с властью пришло осознание ограниченности собственных сил. И мощь непреодолимых сил природы.