Не считая лет

И остаются те, которых
родней считают на селе.
Сестра задергивает шторы,
Все, что есть в доме, — на столе.
И с непривычки так спокойно…
Ночь — наша, время — не в обрез.
Сначала сравниваем войны,
те, что прошли, и ту, что есть.
Их много: три войны у бати
и две — у дяди за спиной.
Перебираем годы, даты,
Мукден, Карпаты и Джанкой…
И я рассказываю связно,
что испытал и что успел.
Сначала был подбит под Вязьмой.
Потом над Сещею горел.
Как приземлился.
Днями полз я,
ночами шел, глотая страх,
оврагами, в воде — по пояс.
В воронках прятался, в кустах.
Раз на рассвете вышел — поле.
Скорей назад и под завал.
А немцы — пять шагов, не боле,
пилили целый день дрова.
Как зажимал я рот — не кашлять,
себя не выдать с головой…
Как наконец-то вышел к нашим
голодный и на немцев злой.
Но чтобы сгладить впечатленье,
пытаюсь оживить гостей
и сам смеюсь, что на коленях
протер всю шкуру до костей.
Но зятю делается жарко,
встает, хромает по избе:
он осенью из-под Можайска —
хлебнул сполна солдатских бед.
Считает он, кусая губы,
парней, женатых мужиков,
которые уже не будут
в деревне подновлять домов.
Он долго загибает пальцы
и называет имена
убитых, без вести пропавших…
Так будь ты проклята,
война!
Потом ко мне:
сходи к Максиму,
хоть добрым словом помоги.
Хандрит кузнец не без причины:
вчистую списан — без ноги…
Давно убрали чашки-ложки.
Чай на столе.
Веду опрос: как с хлебом?
Как у них с картошкой?
Как люди?
Как живет колхоз?
Отец,
хвативший лишку горькой,
быть с нами вровень норовит
   и все пытается махорку —
век не куривший — закурить.
Он браво дым пускает носом.
Ну, молодец! Совсем герой!
Но отвечает на вопросы,
качая сивой головой.
И все подробно — о колхозе,
про сенокос, про лен и рожь,
про лошадей:
— А Карагезы,—
вздохнул, — на фронте.
Не найдешь…—

* * *

Наговорились понемногу,
устали гости, я устал.
И собирается в дорогу
гостей последняя чета.
Мать им подносит на прощанье
перед порогом «посошок».
С меня берется обещанье
к ним заскочить на вечерок.
Я обещал сегодня — скольким?
А отпуск мой — сгорает треть.
К нему бы столько, да полстолька,
да четверть столька — не успеть.
Но обещаю снова:
— Добре!..
…Я выхожу в ночной апрель.
Чуть подмораживает.
Дробью
реденько падает капель.
А тишина!
Весь мир — хрустальный.
На уши давит тишина.
Не веришь, что за дальней далью
бессонно ахает война.
Чуть-чуть сереет купол неба.
Восток наполнился зарей.
Дымком попахивает, хлебом
и тонко — тающей землей.
Редеет млечная дорожка,
прохлада гладит кожу щек.
…Все хорошо.
А вот немножко
чего-то надо бы еще.

* * *