Не шутите с боссом!

А во-вторых… Вдруг нас застукают, будет совсем нехорошо. Я так и представила разъяренного отца, который доверил порядочному во всех отношениях Вячеславу Павловичу самое дорогое, что у него есть, а этот негодяй вероломно воспользовался. Папе-то точно не объяснишь, что «не виноватый он, я сама пришла».

Я спихнула на пол одеяло, снова перевернула уже успевшую нагреться под щекой подушку, прижалась пылающим лбом к прохладной стене и зажмурилась, собираясь уснуть во что бы то на стало.

И тут в полной тишине послышались осторожные шаги за дверью. Сердце, которое только что бешено колотилось, теперь, казалось, остановилось вовсе.

38

Шаги приближались. А может, и отдалялись — так сразу не поймешь. Я почти не дышала, прислушиваясь. Тихий стук, скрип соседней двери… И голос, тот самый очень знакомый голос сконфуженно произнес:

— Извините, ошибся дверью, они тут все одинаковые. Моя комната, кажется, следующая…

Похоже, кое-кому тоже пришла в голову блестящая мысль пробраться в чужую комнату. Да только в обстановке он разбирается хуже, чем я. Так что реализация подкачала.

Я хотела выглянуть из своей кельи, подать знак, но немного замешкалась и услышала, как сначала хлопнула одна дверь рядом и почти сразу же — другая, поодаль.

Видимо, Вячеслав Павлович решил, что пытаться обнаружить мою комнату методом подбора — затея чересчур рискованная. И правильно сделал: успеем мы поговорить, хотя бы и завтра…

****

В город мы с боссом уезжали на разных машинах, сдержанно попрощавшись. Ну а с чего бы вдруг нам прощаться несдержанно, если уже завтра мы увидимся на работе, и послезавтра, и послепосле…

Я думала об этой встрече с замиранием сердца, не зная, что от нее ждать.

А вдруг Вячеслав Павлович скажет, что все было ошибкой? Кто знает, это ведь мог быть какой-то порыв, а на самом деле мама права, и он все еще страдает по своей жене.

Мы въехали в город.

— Ну что, сначала меня завезем? — самым невинным тоном спросила я у отца.

Мой план был прост: как можно быстрее оказаться дома. Наверняка Вячеслав Павлович позвонит, и мы что-нибудь придумаем.

— А как же помочь нам все разобрать? — подала голос мама.

— Конечно, — вздохнула я, — помогу.

Домой удалось вырваться хорошо если спустя три часа. Едва выскочив из родительского подъезда, я схватила телефон, на всякий случай поставленный на беззвучный режим, и с надеждой взглянула на дисплей. Звонка не было. И всю долгую дорогу в автобусе — не было. Ни звонка, ни сообщения. Ничего. Пусто. Ну, вот и все. Что там я сама себе придумала? Извинения и слова, что все было ошибкой? Ха. Ха-ха. Да он даже и не позвонил.

Я выбралась из автобуса и побрела по улице, машинально разглядывая вывески и витрины. А что, куда теперь торопиться. Свернула в переулок, вошла во двор и застыла. Слишком уж знакомый автомобиль был припаркован возле моего подъезда. Я зашагала вперед, едва сдерживаясь, чтоб не припустить во весь опор.

Вячеслав Павлович вышел из машины. Темные короткие волосы влажно блестели на висках, спина белоснежной рубашки чуть смялась.

— Ну наконец-то. Долго же пришлось ждать.

Надо же! Он ждал! Только почему-то решил не ставить меня в известность.

— А почему вы не позвонили?

— Рядом могли быть твои родители, — пожал он плечами. — Насколько я понял, ты решила их не посвящать в подробности…

В подробности чего? Мы застыли возле машины в двух шагах от подъезда. Разговаривать прямо здесь? Вряд ли стоит. Старушки на лавочке — две покрупнее, одна помельче — уже смотрели на нас внимательно, готовые услышать и увидеть всё.

— Давайте, поднимемся? — шепотом предложила я. — Не возражаете?

Вячеслав Павлович не возражал, и мы последовали к подъезду, под перекрестными взглядами все тех же старушек поднялись по ступенькам, открыли обшарпанную дверь и нырнули в гулкое подъездное нутро. Почему-то в старых, давно обжитых домах всегда пахнет одинаково и вполне узнаваемо: едой и пылью. Вот только сейчас в привычные запахи вкралась чужая горьковатая нотка дорогого парфюма. Наверняка Вячеслав Павлович к такому не привык. Наверняка у него в подъезде витают совсем другие ароматы, а стены не пестрят наскальной живописью малолетних жильцов. Наверняка Вячеслав Павлович сейчас в шоке. Иначе бы он не молчал, таращась мне в спину. А он таращился, потому что его взгляд я чувствовала всей кожей, словно он трогал меня там горячими пальцами. И от этого взгляда позвоночнику было холодно, а щекам ужасно жарко. И воздух сгустился, стал тяжелым и плотным, словно перед грозой. Казалось, еще чуть-чуть, и в нем начнут проскакивать искры.

39