Не шутите с боссом!

В лифте нахально сияла свежая надпись: «Катька-дура». Кабинка дернулась и поехала вверх, я вздохнула, повернулась и… напоролась на тот самый взгляд. Пристальный, странный, мужской. Вячеслав Павлович молча смотрел на меня, и от жара, полыхнувшего в глубине его расширившихся зрачков, что-то сместилось в голове, а в животе сладко вспыхнуло. Грянул гром, ударила молния, расколов потрепанный лифт на кусочки. Исчезли запахи, звуки, Катьки-дуры и исцарапанные малолетними вандалами стены. Мы целовались так, словно были разлучены на сто лет, и все эти годы он плавал матросом на корабле, не видя женщин, а я ждала его на берегу, тоскуя в келье монастыря. Он прижимал меня к себе все теснее и теснее, и его рука была все ближе к моей груди, и пуговицы его рубашки впивались в меня, и его тело казалось ужасно горячим, почти обжигало даже сквозь два слоя ткани…

Что-то дернулось, зашуршало, и мы почти выпали из лифта, с трудом оторвавшись друг от друга. Губы преступно горели, а руки так тряслись, что лишь с третьей попытки удалось вставить дурацкий ключ в замочную скважину. Значит, вчерашнее — не случайность. И все — не случайность. С самого начала. Как ни странно, принять это было сложно.

— Хотите кофе или чай? Я поставлю чайник… Кажется, там было печенье, — растерянно бормотала я.

С ума сойти… Вячеслав Павлович у меня в прихожей? Я смотрела на него и не верила своим глазам. И в то, что между нами что-то происходит, тоже не могла поверить. А ведь действительно он, тот самый строгий босс. И еще — тот самый Слава, очень взрослый с точки зрения старшеклассницы. И у него дела с моим отцом… А у меня квартира не слишком готова к приему таких вот гостей. И не только таких — любых гостей. Собираясь на день рождения, я разбросала вещи, а сложить на место не успела.

— Проходите в кухню, я… одну минутку…

Я заметалась, как мышь, прижатая метлой к плинтусу, которая готова бежать сразу во всех направлениях, но он поймал меня за плечи и притянул к себе.

— Тс-с-с…

От хриплого шепота в ухо, от горячего дыхания, скользнувшего по шее, волосы на затылке моментально встали дыбом, а по спине проскакали мурашки размером с грецкий орех. Я не знала, что там собирался сказать Вячеслав Павлович после этого самого «тс-с-с-с» и что он хотел сделать, зато точно знала, чего хочу я. Целоваться!

Я встала на цыпочки и закинула руки ему на шею. Он слегка склонил голову, почти касаясь моего рта своими губами. Почти… Это «почти» сводило с ума. Я дышала его дыханием, а он дышал моим, и было в том что-то потрясающе приятное, пьянящее, от чего закружилась голова, а сердце пустилось вскачь и теперь билось где угодно, только не там, где ему полагалось находиться. Я была абсолютно уверена, что если я немедленно не поцелую Вячеслава Павловича, то оно вообще выпрыгнет, и я умру. Он притиснул меня к себе одной рукой, запустив другую в волосы и придерживая затылок, жадно впился в мои губы.

Безумие, упоительное безумие — вот что было дальше. В голове зашумело, по венам помчался жидкий огонь, унося остатки здравого смысла. Его руки были везде: гладили, сжимали, тискали, сминая платье. Что в это время творили мои руки — лучше не уточнять, потому что приличные руки так себя не ведут! Они словно жили своей жизнью, и плевать хотели на приказы хозяйки. В конце концов, они вытащили из-под ремня Вячеслава Павловича рубашку, нырнули под тонкую ткань и — ужас, ужас, ужас! — с наслаждением трогали горячую кожу мужской спины, упиваясь ощущением твердых мышц под пальцами.

Поцелуй стал глубже, и воздух в прихожей кончился. И сама прихожая кончилась, и мысли разбежались, как тараканы от хозяйской тапки. Остались только горьковатый запах дорогого парфюма и наш поцелуй.

Когда Вячеслав Павлович оторвался от меня, я едва держалась на ногах: коленки подгибались, внутри все тряслось и вздрагивало, а перед глазами плавали радужные круги.

40

— Вероника… — его голос словно выдернул меня из параллельного мира, где взрывались радуги и скакали розовые пони. А еще порхали бабочки. Бабочки обязательно.

Я жадно глотала воздух, пытаясь найти хоть какую-то опору в реальном мире, чтобы меня не засосало окончательно в тот — волшебный и розовый. И не очень-то реальный. И такая опора быстро нашлась — Вячеслав Павлович.

Он бережно прижал меня к себе, его пальцы вплелись в мои волосы, а я уткнулась носом в плечо. Очень надежное и широкое. И вдруг выяснилось, что это даже лучше, чем жарко целоваться, — стоять вот так: обнявшись, близко-близко. Очень тепло и уютно.

Собрав все силы и всю решимость, я отстранилась, взяла его за руку и уже намеревалась потянуть за собой. Судя по тому, как развиваются события, нам нужно покинуть прихожую и переместиться в мою комнату — как раз туда, где сейчас на кровати ворох платьев.