Не сказка о птице в неволе (СИ)

– Ты ж заметил, что ей перерезали горло? – он пытается шутить, но нам обоим не до шуток. – Никто не знает, почему она молчит, – наконец, произносит он. – Голосовые связки, вроде, в порядке: операция прошла успешно, так меня заверяет эта ваша врачиха. Но Китнисс не произнесла ни слова с тех пор, как пришла в себя.

Я ошарашенно опускаюсь на подушку.

– Совсем? – вырывается у меня.

Ментор поворачивается ко мне.

– Попробуй разговорить ее, – неожиданно предлагает он.

– Как?

У меня совершенно нет идей. С ужасом понимаю, что если даже Прим не смогла пробиться к сестре, то у меня вообще нет шансов. Однако Хеймитч настроен решительно.

– Ты не в курсе, парень, но с первого же дня, когда Китнисс выяснила, где ты, нам с трудом удается выкурить ее отсюда хоть на пару часов. Она сутками торчит в твоей палате, а это много стоит. Если у кого и есть шанс вытащить ее на свет божий из той темноты, в которую она сама себя загнала, то, похоже, только у тебя.

Я качаю головой. Я не верю. Как-то внезапно вспоминаю полный страха взгляд, который она бросила на меня, поняв, что я очнулся. Паника, ужас. Китнисс меня боится чуть ли не до смерти!

Она винит меня в том, что с ней произошло? Я запутался, и от признания ментора мне становится только хуже. Зачем Китнисс дежурит у моей постели?

– Я не думаю, что я ей важен… – признаюсь я.

– Не начинай, Пит, – внезапно ментор становится строгим и даже злым. – Китнисс собиралась умереть за тебя на второй Арене, и ее поймали, когда она потащилась в Капитолий, чтобы спасти тебя!..

– Спасти меня? – я удивлен. Когда я спросил Китнисс о том, как случилось, что она оказалась в плену, она отмолчалась, а сейчас оказывается…

– Да и слепому понятно: тебя ведь не просто так приковали к стене? – Хеймитч почти кричит, а я отвожу взгляд. – Вас пытали по очереди, да? – настаивает он. – Один спасал другого?

Молчу. Хеймитч прав. Мы с Китнисс, осознанно или нет, пытались избавить второго от мучений. Она поплатилась больше моего.

– Я и раньше не всегда понимал, что творится в ее голове, а теперь и подавно, – вздыхает ментор, – но… если еще не слишком поздно, и ее можно спасти, то это можешь сделать только ты. Все сюсюкаются с ней, но от этого только хуже. Будь жестче! Жалость ее не спасет – у нее этого в избытке.

Он собирается сказать что-то еще, но замолкает на полуслове, когда в дверях палатки возникает Китнисс. Она переводит напряженный взгляд с ментора на меня, и, мне кажется, решает снова убежать, поддавшись своим страхам. К счастью, Хеймитч успевает одернуть ее:

– Я уже ухожу, – быстро говорит он. – Оставайся.

Китнисс замирает на пороге, все так же не сделав и пары шагов вперед, а Хеймитч приближается ко мне, чтобы по-отцовски заботливо поправить одеяло.

– Помни, что я сказал, парень. Жалость к ней – твой злейший враг.

Ментор исчезает за дверью, а мы с Китнисс остаемся касаться друг друга несмелыми взглядами.

– Привет! – говорю я, запинаясь.

Мой взгляд прикован к бинтам, прикрывающим рану на ее шее, и я в сотый раз за последние минуты проклинаю себя за то, что не сумел защитить ее.

Она не может говорить.

Есть вероятность, что это навсегда.

Обзываю себя за глупость, когда понимаю, что не знаю, как общаться с тем, кто не может ответить. Китнисс обидится за то, что я подбиваю ее на разговор, который ей теперь недоступен? Или наоборот?

Теряюсь, отводя взгляд, но быстро беру себя в руки. Это все еще Китнисс, и она достойна того, чтобы с ней не обращались, как с бракованной игрушкой.

– Хеймитч сказал, что ты присматривала за мной, пока я был без сознания. Спасибо! – произношу я.

Китнисс так и мнется у порога, и на мгновение мне кажется, что она все-таки сейчас уйдет.

– Не бросай меня! – восклицаю я, понимая, что даже мысль о том, что я не смогу ее видеть, пугает меня.

Я цеплялся за сон, боясь проснуться и осознать, что потерял Китнисс навсегда, а сейчас я вижу чудо: она стоит в нескольких метрах, и я не могу позволить ей уйти.

– Останься! – громко говорю я, надеясь, что это не похоже на мольбу. – Пожалуйста!

Она не знает, что выбрать, и слова Хеймитча всплывают в памяти, как спасительная подсказка. «Не сюсюкайся с ней».

– Подойди, – настаиваю я.

Китнисс поднимает на меня глаза, скорее удивленные, чем испуганные.

– Подойди ко мне, Китнисс. Я тебя не обижу.

Она качает головой. Это отказ, причем весьма уверенный, но он все равно вселяет в меня надежду: если подумать, то пусть она спорит и упирается, только не уходит, оставив меня одного.

– Я знаю, что ты была рядом последние дни. Я чувствовал это, – говорю, стараясь внушить ей уверенность. – Это спасало меня, вытягивало с той стороны.

На ее лице сомнение, внутренняя борьба, и, несмотря на наставления ментора, я внезапно больше не решаюсь принуждать ее.

– Я тебя не обижу, – снова обещаю я.

Китнисс все еще сомневается.

– Где ты спала эти ночи? – понимая, что захожу в тупик, пытаюсь сменить тему.

Она переводит взгляд на кресло и снова на меня.

– Оно не особенно удобное.

Китнисс пожимает плечами и наклоняет голову, отчего бинт на ее шее становится особенно заметным.

– Болит?