Не срывай голубых гиацинтов

Роберт не знал, куда могла пойти Астрид в таком состоянии под покровом темного вечера. Да и интересно ли это было ему теперь? По истечению времени, проведенного в тусклом одиночестве дома, он понял, что да. То, что он сделал… Господи, что он сделал.

Нет, это был не он. Это была ярость, управлявшая им. Где Астрид теперь? Куда она могла пойти? Прошел час, прежде чем Роберт сел за руль автомобиля и отправился на поиски.

Он исколесил ближайшие районы и дворы, заглянул в городской парк, осмотрел переулки. Астрид нигде не было. Она, избитая, болезненная, жалась в каком-то углу, тихо скуля и отказываясь верить в совершенное предательство. Только не от ее обожаемого мистера Эндрюса, который ни в коем случае не поступил бы так же, как поступала Аманда. Но он поступил, он поднял на нее руку.

Роберт потерял ее навсегда. Теперь он понимал это наверняка. Но он должен был найти ее и сделать все, чтобы… чтобы что? Извиниться? Она не примет его извинений. Чтобы обеспечить ей дальнейшую беззаботную жизнь вне стен его дома? Возможно.

В голову внезапно ударила вспышка. Следуя интуитивному озарению, Роберту свернул на дорогу, ведущую в сторону леса, и прибавил скорость.

Вдали виднелась линия электропередач. Огромные вышки стояли друг за другом, своим видом предупреждая об опасной зоне. Все это напоминало абсурд, но, тем не менее, Роберт припарковался на обочине дороги и вышел из автомобиля.

Сердце клокотало где-то в горле все сильнее по мере приближения Роберта к вышкам. Он ощутил, как трудно ему стало дышать, как онемели пальцы, когда в темноте прохладного вечера глаза выцепили фигуру, лежащую на земле подле металлических прутьев электрического гиганта.

С каждым шагом Роберт падал в пустоту припорошенного неверием осознания. В глотке нарастал ком. Роберт не мог кричать, да и что бы это изменило?

Он рухнул на колени рядом с неподвижным телом. Он уже никогда не узнает, что шептали ледяные от страха девичьи губы за секунду до.

Слишком много насыщенных цветов. Кровь не залила пространство ручьем или фонтаном — она осталась редкими, но большими разводами на примятой траве. Казалось, что сейчас Астрид встанет и начнет смеяться своему розыгрышу.

Но она не встает. А противоестественно изогнутые руки продолжают лежать сломанными тростинками.

Роберт не мог плакать. Он шептал «нет-нет-нет» и не мог понять, почему воображение играет с ним злую шутку, пока не осознал, что воображения нет — есть только реальность, окрашенная в багровый.

Он, дрожа в рыдании без слез, аккуратно перевернул Астрид на спину, держа ее в своих руках.

Сеточка трещин бледнела на щеке сине-красными чернилами. Полопавшиеся капилляры под бело-голубым пергаментом кожи были видны на лице потемневшими пятнами. Тело Астрид оказалось обезображено еле заметными и аккуратными деталями, словно самоубийцы умели умирать красиво. Музыкальные, искривленные в суставных переломах пальцы больше никогда не коснуться клавиш пианино. Разбитая грудь больше никогда не сделает ни одного вдоха. И уже никогда Роберт не поцелует губы, теперь испачканные в крови.

В его руках Астрид лежала едва теплой куклой.

Положить тело на заднее сидение автомобиля оказалось несложно. Сложнее было сесть за руль и поехать, как ни в чем не бывало. Возвышающиеся над дорогой фонари освещали путь, но Роберт видел мир как сквозь темные пятна.

Подъехав к дому, он открыл гараж, заехал в него и заглушил двигатель. На задних сидениях безвольно лежал смысл его изысканий, смысл, из-за которого он просыпался по утрам. Роберт смотрел через зеркало заднего вида и то и дело прикрывал лицо ладонями, но убирал их всякий раз, когда ему казалось, что все это — зловещий сон. Он не мог мыслить хладнокровно и бесстрастно, как мыслил в Центре до этого, но точно знал, что сделает следующим, когда положит тело Астрид на лабораторный стол. Лихорадочная мысль пришла ему в голову неожиданно, но пугающе легко, поэтому Роберт взял Астрид на руки и внес ее в дом через внутреннюю дверь гаража.

Ступенька за ступенькой. Лаборатория встретила их сквозняком. И только положив тело на стол, под белесый свет лампы, Роберт смог позволить себе сломаться.

В последний раз он плакал еще в подростковом возрасте, и теперь собственные слезы казались ему чем-то сюрреалистичным, ненастоящим. Ладонью он коснулся разбитой окровавленной головы Астрид, заходясь скулежом. И это была его награда за все то грандиозное, что он собирался подарить миру? Подарить им двоим. Все должно было закончиться не так.

С каждой секундой Роберт чувствовал в себе безумие все сильнее, и лежавшее на столе мертвое тело Астрид чудилось ему готовым подняться для укора и обвинений. Казалось, сейчас кровь вновь потечет по венам, глаза откроются, а губы изогнутся в эмоции ненависти и презрения…

Трезвость ума начинала подводить его.

В комнате, где запахи молока и вишни смешались в единую ноту, было тихо. Роберт зашел туда, отчетливо вспоминая, как сильно Астрид любила свою мягкую кровать и как долго она могла валяться в ней со своим дневником, словно он был ее самым преданным поверенным.