Не суди по оперению

Алекс в сомнениях оглянулся. Стукач по-прежнему заливал бензин. Сколько еще ему понадобится времени? Алекс наклонился к Максин, полный решимости:

– Тем хуже для «Твинго»! У вас с собой электрическая дубинка?

Максин усмехнулась.

– Он не на нас смотрит, а на тебя.

– На меня? Почему?

– Потому что ты красивый.

Увидев, как смутился Алекс, она пояснила:

– Знаешь, что говорил мне мой муж? «Если на тебя засматриваются, то потому, что ты красивая. Не будь же эгоисткой, дай людям насладиться».

Молодой человек услышал грусть в ее интонации.

– Вы все еще красивая.

Она улыбнулась ему.

– Будь ты лет на десять старше, я бы позволила тебе поухаживать за мной. Но пока, наоборот – на тебя запал этот юноша.

Алекс с оскорбленным видом запахнул полы пиджака.

– А что, уже нельзя заправиться так, чтобы тебя не грабили и не домогались? Разве я хочу слишком многого?

Тут Максин расхохоталась.

– Послушай, обычная жизнь – это для обычных людей. Мы с тобой от нее умрем со скуки. И потом, этот юноша не то чтобы тебя действительно домогался.

Заправщик поставил насос на место. Услышав щелчок, Алекс оглянулся, прошел мимо служащего, не удостоив его взглядом, и сел за руль. Он ждал, что Максин пойдет расплатиться, но она села в машину и спокойно стала ждать. Он не желал поддаваться и некоторое время упорно молчал. Но напряжение пересилило.

– Вы хотите, чтобы меня обвинили еще и в воровстве? Хотите, чтобы я газанул и с визгом колес умчался, не заплатив? Вы забыли, что у нас «Твинго», а не «Мазератти»?

– Я рада, что тебя посетили эти мысли, но хочу, чтобы ты пошел заплатить.

– Почему я? Пойдите вы.

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что ты отвратительно обошелся с этим юношей и должен исправить свою ошибку.

– Я обошелся с ним совершенно нормально.

– Ты даже не посмотрел на него. Как будто ты владелец замка, недовольный своей обслугой. Ты возомнил себя хозяином аббатства Даунтон, что ли?

– А я думал, вам в доме престарелых разрешают смотреть только «Касабланку» и «Молодые и дерзкие».

– Ну, если ты на диете, это не значит, что нельзя посмотреть на пирожные в меню. Марти подписан на тележурнал, и мы вместе читаем обзоры фильмов и сериалов, которые нам запрещает смотреть Дюрефе. У нас свои способы бороться с оболваниванием, которое нам нагло навязывают. Дюрефе – это Big Brother [50] нашего дома престарелых. Она, как у Оруэлла, навязывает всем стандартное сознание и запрещает всякое проявление человеческого, которое не укладывается в эту норму. Ты либо полностью подчиняешься, либо умираешь. Третьего не дано.

– Какое длинное объяснение, достойное «Аббатства Даунтон».

Максин хлопнула его по плечу. Алекс задался вопросом, сколько раз уже она его ударила. Не сможет ли он заявить в полиции, что жертва похищения – он, а не она?

Старая дама протянула ему бумажник.

– Не дури и иди расплатись.

Он нехотя повиновался, бормоча что-то себе под нос. И не обернулся, услышав, как Максин крикнула ему вдогонку:

– Прекрати ворчать, как капитан Хэддок![51]

Алекс медленным шагом направился к магазинчику, где его терпеливо ждал заправщик. В окно было видно, как тот ему улыбался. Алекс невольно обернулся. Максин тоже ему радужно улыбалась и даже слегка помахала рукой. Он уже собирался помахать в ответ, но заметил, что знаки любезности старой дамы адресованы не ему, а скорее юноше, платившему ей тем же.

Алекс почувствовал себя по-идиотски и, как ни трудно ему было это признать, испытал укол ревности. Отчего почувствовал себя еще более по-идиотски. Он бросил взгляд на Максин в последней надежде, что на сей раз ее улыбка будет предназначена ему, но та лишь указала жестом, чтобы он шел дальше. Ни улыбки, ни привета.

Он поправил пиджак и застегнул на одну пуговицу жилет. Он должен взять себя в руки. Ведь он уже сумел пережить презрительный взгляд продавщицы «Прада», обвинения в похищении, выступление в караоке, налет грабителя, ночной маскарад в юрте и, кажется, даже депрессию, значит, способен и пойти расплатиться за бензин.

Алекс вошел в магазинчик и вздрогнул от звяканья колокольчика на двери. Он сделал вид, что рассматривает помещение, покрутил пару шоколадных батончиков, в задумчивости прошелся вдоль прилавка, тянул время, краем глаза следя за заправщиком, который терпеливо сидел за кассой и дожидался оплаты. Выражение его лица было чрезвычайно любезным.

Бедняга будет разочарован. Он, наверное, и вправду запал на него, может быть, даже влюбился с первого взгляда и не выдержит удара. Надо действовать аккуратно, чтобы не разбить ему сердце, и в то же время расставить точки над и, чтобы не оставлять напрасной надежды. Через пять минут он подумал, что его поведение может показаться подозрительным и наконец решился заговорить с юношей.

– Я предпочитаю быть с вами откровенным. Я такой хлеб не ем.

– Мы не продаем хлеба.

– Я сплю с другой стороны кровати.

– И кроватей не продаем.

– Я придерживаюсь светлой стороны Силы.[52]

– М-м-м… Я рад за вас.