[Не] Святой Себастьян

Я зажег керосиновую лампу на столе и достал стаканы. Мой денди, осторожно ступая по скрипучему полу, прошел в комнату и сел в кресло, предварительно осмотрев его и попробовав смахнуть с него не существующую пыль. Я же забрал из его рук бутылку, разлил виски по мутным стаканам, мы выпили, и я подошел к маленькому тусклому окошку. И, глядя в темноту, точнее, на размытое отражение Оскара, произнес уже без акцента:

– To outer senses there is peace,

A dreamy peace on either hand,

Deep silence in the shadowy land,

Deep silence where the shadows cease.¹⁴

– Что?! – Оскар вскочил с места. – Ты!.. Ты! Да ты подлый обманщик! Дрянь! Ты знал, кто я, и целый день морочил мне голову!

Он чуть не разбил свой стакан. А я засмеялся. Оскар был сконфужен по самое не грусти, а я не мог остановиться и перестать забавляться моменту. Он было хотел уйти, но я все просчитал заранее и запер дверь, когда мы только вошли.

– Открой дверь! – злобно приказал он.

– Ну, прости меня, – иронически-извиняющимся тоном сказал я, подходя к нему и кладя руку ему на плечо. – Я ведь актер. И я не мог устоять перед соблазном разыграть тебя. Прости, Оскар. Я никому не расскажу, честное слово. Но не мог же я сказать: «Ой, Оскар, в самом деле, это вы! Я от вас в восторге!» Тогда ты бы просто отмахнулся от очередного поклонника и пошел бы по своим делам, потеряв ко мне всяческий интерес. Я не мог тебя отпустить просто так. Прости, прости…

Он шумно выдохнул, пытаясь усмирить свой гнев, а потом вдруг и сам рассмеялся. Он был известным шутником, но моя невинная шалость застала его врасплох, и ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать и принять комичность ситуации.

– Ладно, – сказал он, возвращаясь в свое кресло, – и в чем же твой хитроумный план? Зачем ты затащил меня сюда? Полагаю, это идеальное место для убийства. Никто не станет искать здесь мой хладный труп.

– Да нет… – ответил я, садясь на кровать. – Зачем мне тебя убивать? Не в моих интересах. Если я тебя убью, то ты больше не сможешь писать, и мне совершенно нечего будет читать.

– Какая грубая лесть, – подметил он. – Но все равно спасибо.

– Да всегда пожалуйста, – ответил я. – Зачем вся эта скромность, неоконченные фразы, намеки и полутона? К чему все это? Скромность – удел бездарностей. Ты знаешь, что ты гений. И я это знаю. А еще ты видишь, что я дьявольски красив и к тому же хитер, не так ли?

– Так чего же ты хочешь? – снова спросил он, внимательно разглядывая меня.

– Один пустяк, – улыбнулся я. – Напиши меня.

– Написать тебя? – переспросил он.

– Да, как Реньери, но только словами, – ответил я и снял рубашку. Я сел в ту же позу, в которой сидел на потрете в Академии, моргнул пару раз и картинно воздел к потолку очи, источающие «святые» слезы.

– Святой Себастьян, – проговорил он, вспоминая. – Точно. Я ведь подошел к тебе, когда ты стоял у этого портрета. Черт возьми, вы действительно очень похожи!

– Нет, мы не похожи, – ответил я с коварной улыбкой, готовясь сразить его наповал. – Ты был абсолютно прав, Оскар. Это мой портрет.

Конечно, он мне не поверил. Зато его желание уйти ушло домой без него. И я принялся рассказывать ему свою историю, подробно, детализировано, смакуя самые пикантные моменты. В то время Оскар еще не совсем осознал себя, но я видел по его глазам, как рушатся и без того хрупкие границы его мира. Я торжествовал. А между тем бутылка виски подходила к концу, тогда как моя римская история была в самом разгаре, но я решил поиграть в Шехерезаду, дабы моя золотая ирландская рыбка не сорвалась с крючка. Оскар был совершенно пьян, впрочем, как и я. Разумеется, бутылка виски была лишь последней каплей в нашем алко-туре, начавшемся еще до обеда. Так что, я прервал рассказ о своем первом сексуальном опыте, допил свой стакан и как бы задумался. Оскар пристально смотрел на меня.

– И что же было дальше? – нетерпеливо спросил он.

Тогда я встал, подошел к нему и взгромоздился над ним в кресле, встав коленями на сиденье по обеим сторонам от его бедер. Кресло угрожающе заскрипело.

– А как ты думаешь? – спросил я, целуя Оскара.

Он принял себя куда спокойнее, чем я в свое время. Никаких исповедей, никаких ножей, истерик и прочих глупостей. Он все-таки был мудрым человеком, а признание собственной гомосексуальности прекрасно дополнило его эстетические взгляды. Мою же фантастическую историю он воспринял с большим энтузиазмом. Выяснилось, что его двоюродный дедушка, Чарльз Метьюрин, знал обо мне. Точнее, знал легенду о не стареющем скитальце, который вернулся к умирающему от старости сыну, но выглядел все так же, как на старинном портрете. Эта история и легла в основу «Мельмота Скитальца», получив характерный для пуританской эпохи религиозный окрас. Бессмысленно описывать восторг Оскара, заполучившего в свои руки живую легенду.