(не)свобода

Фомин вышел из кабинета начальника за пять минут до обеденного перерыва, хорошенько выматерился – достаточно громко, чтобы маты услышал весь коридор, – и направился прочь, к лифту, где ждали еще двое коллег.

Теперь лифт ждали втроем. В неловкой тишине было слышно, как по линолеуму медленно ползут солнечные лучи.

– Не лучший день, да? – робко спросил молодой следователь. Он был моложе Фомина лет на пятнадцать.

Фомин глянул на него поверх прямоугольных линз и сказал:

– Лучше и не спрашивать. – Лифт всё не приезжал. – Вы давно на службе?

– Второй год. – Молодой сотрудник показал синий томик дела у него в руке, корявенько подшитый. – Вот, над убийством работаем.

– Угу. А теперь представьте, что вот вы расследуете убийство, и у вас всё получается: вещдоки есть, свидетели, дело вот-вот можно прокурору отправлять, – а потом у вас забирают дело.

Молодой следователь захлопал глазами.

– В каком смысле – забирают?..

– А вот так. Сегодня дело у тебя, а завтра – в ГСУ по Москве, а ты изволь встать по струночке, отдать честь и идти шить мундиры долбаным кадетам, или чем там сейчас вместо расследования дел занимаются.

Фомин почувствовал, что закипает, и замолк.

– Н-но я служил в кадетском…

Оно и видно. Форма тщательно выглажена, прилизанная прическа. Интересно только, сколько дел он сможет раскрыть. Вот серьезно.

– Лучше забудь то, чему тебя учили в кадетах, – вздохнул Фомин. – И чем скорее ты это сделаешь, тем будет лучше.

Другая следовательница, полноватая, похожая чем-то на Прасковью, подчиненную Фомина, не проронила ни слова.

Фомин вышел на своем этаже и, бормоча под нос ругательства, направился к себе в кабинет, с трудом удержавшись от того, чтобы въебать по кулеру с водой кулаком.

Теперь средний срок службы стал три года. Через три года молодой следователь идет на повышение или уходит куда-нибудь на вольные хлеба – успел-то связями обзавестись за это время. А Фомин пахал-пахал, нюхал говно алкоголиков по ночам, и что? А ничего. Спина болит, печень лечит таблетками, – да две медали и погоны. Всё. А с криминальной техникой что устроили за одиннадцать лет? Теперь ты не просто должен фотокамеру и фототаблицы предъявлять, ты еще должен длинные обоснования их применению описывать. Протоколы-протоколы, а я маленький такой.

Главное – бумагой обложиться, чтобы не наругали. Пытался вот Фомин сказать, что нельзя так молодых нагружать, что нельзя на одну душу спихивать материалы по стольким делам – ну и что, послушали его, Фомина? Нет, зато строить кадетские корпуса готовы, кто во что горазд. Недавно вот по ящику сказали – будут следственные казачьи кадетские корпуса делать. И школы юного следователя, блять. Скоро вокруг все следователи будут, нехорошо усмехнулся Фомин, только преступления раскрывать будет некому. И всё в таком духе: подшефные детские дома, приюты для животных, участие в параде на 9 Мая, сходить всем на выборы (и членам семей!) и доложить до полудня, участие в рассмотрении представлений… Конечно, всё это куда важнее предварительного следствия.

Дело как-то раз третий месяц расследовалось по невыплате заработной платы на предприятии. Назначали экспертизу. Молодой следак вопросы эксперту задает один тупее другого. Выплачивалась ли заработная плата. Как? Ты разве не в курсе? Ты уже дело возбудил – но до сих пор не разобрался, платили зарплату или нет? Сидит и глазами моргает. А если бы Фомина рядом не было? Выяснял бы, в какой валюте зарплату платили? В монгольских тугриках, блин.

Мало таких осталось, как Фомин, мало. Идейные уходили в адвокатуру или там в прокуратуру, хотя тоже без особого успеха. Кто-то – в бизнес. Один Фомин вот – сидит, как лох, перепрыгивает с одного дела на другое. Играют с ним, как с куклой.

Вот у него было дело с девелоперами. Один из них оказался мужем судьи – ну мало ли, бывает, хотя Фомин не любил вести дела против родственников людей при должности: сразу начинается – а кто копает, кто вам заплатил, давайте я перебью и проч. Но это терпимо, это можно вынести. Тут получилось хуже: на следующий день после того, как второй подозреваемый перекантовался ночью в отделении, и когда первому надо было продлевать срок содержания под стражей, дело внезапно забирают у Фомина – вполне зарекомендовавшего себя следователя – и передают столичному главку. В ответ же на вопросы Фомин получает одни «Не ну чё ты, Леша», «Леш, ну ты же понимаешь…».

Нет, он не понимал.

Фомин зашел в кабинет, прошагал мимо уставленных архивными папками полок, сел за стол. Игрушечная собачка возле монитора вопросительно трясла головой.

– Они охуели, – сказал ей Фомин. Собачка понимающе кивнула, высунув язык.

Вместе с порывом ветра в кабинет влетела Прасковья. Постриглась по какому-то случаю: вместо кос у нее теперь было каре.

Фомин открыл верхний ящик стола и извлек оттуда пачку «Pall Mall».

– Будешь?

– Нет, спасибо. Тут у меня для вас папка…

Фомин поднял голову.

– Что еще за дела?

Прасковья поежилась, опасаясь очередного взрыва шефа.

– Когда вы ушли, начальник попросил меня к себе и велел вам передать. Вроде как что-то срочное.