(не)свобода

Фомин протянул руку, открыл папку с очередным делом, пробежался глазами. Сильно удивился, но не подал виду.

– Ничего не понимаю. – Он отбросил папку на стол, снял очки и выпустил воздух из надутых щек. – Сначала они забирают у меня одно дело, какое-то простенькое, фиговое, наверх в ГСУ. Теперь они присылают вот эту вот хуятень… Понимаешь, что это, Прось? Хуятень, и никто мне ничего не объясняет! – Он швырнул папку на стол. – Тебе хоть сказали, откуда оно взялось?

Прасковья отрицательно покачала головой. Фомин затянулся, прокашлялся. Стол вместе с раскрытыми материалами дела накрыло дымом.

– Если бы кто-нибудь мне сказал, мать его, кто придумывает приключения на мою голову, и показал этого человека, я бы…

Но Фомин не знал, что бы он сделал с таким человеком, и подозревал, что, даже если бы имя этого человека повесили прямо над его кабинетом, над его вотчиной, ему бы и тогда никто ничего не сказал, – а только радостно шептались бы за спиной: как здорово нашего арбатского качка облапошили.

Олег

К этой могиле на перепятовском кладбище он приходил раз в полгода, и каждый раз с трудом припоминал, как ее, собственно, искать. Русская культура, созданная в соприкосновении с лесом, любит воскрешать лес – в разных ипостасях: в виде ли новых панельных муравейников, административных управлений и отделов департаментов – и в виде кладбищ, да. Кресты – деревья, ряды могил – рощи, а дорожки между ними – как просеки. Когда идет дождь и иссушенное солнцем дерево крестов намокает, запах стоит почти такой же, как и в лесу: древесный, смешанный с землей и увядшими цветами.

Среди этого запаха и бродил Олег, каждый раз забывая, к какой улице (четвертой с конца) и какому ряду (тринадцатому) ему надо подойти, чтобы увидеть козырек другой могилы, богатой, крытой красной черепицей и окруженной высокой кованой оградой, как будто родители похороненного там подростка беспокоились, чтобы могилу никто не украл. И вот тогда, если пройти чуть наискосок, меж двух безымянных могил, раздвинуть заросли тысячелистника и переступить низкий синий заборчик, можно увидеть тот самый крест без обратного адреса, на котором…

Началось всё задолго до этого. Лет десять назад. Уже больше.

Тогда преподававшая обществознание адвокат, которую пригласили вместо свалившегося с аппендицитом аспиранта педфака, попросила поднять руку тех, кто хотел бы в свободное время сходить с ней и посмотреть суд. С перспективой стать помощником в будущем. Олег любил посоревноваться, особенно посоревноваться интеллектуально, поэтому с готовностью откликнулся.

Оксана Игоревна, в отличие от учителей, была с учениками на «вы» и не чуралась называть их «коллегами». А еще она вовсе не выглядела на свои сорок-с-хвостиком с ее мелированным каре, энергичными движениями маленьких аккуратных рук и глазами двадцатилетней девушки, вокруг которых морщинки появились будто по недоразумению. Носила casual, туфлям предпочитала кроссовки, пила много кофе, безо всяких смесей или видов молока, и носила с собой красивый термос, который к концу дня оказывался опустошен. Помимо термоса, Оксана Игоревна не расставалась с красной папкой на кольцах, которая при каждой их с Олегом встрече всё больше и больше пухла, но Олег тогда не придал этому значения. Очень зря не придал.

…А суд оказался не тем, чего все они ожидали. А многие ожидали что-то вроде процессов из американских фильмов – беспощадный к судье и остроумный адвокат, не менее хитрый и расчетливый прокурор, стук молоточков по столу, «возражаю, ваша честь», вспышки фотокамер и так далее. На деле – маленькая комната, ничем почти не отличающаяся от скучных школьных кабинетов, разве что в кабинетах – пока – не ставят решетку.