(не)свобода

Они еще немного поболтали, но как-то совсем грустно. Света назвала бы это убитым вайбом. Из динамиков пел мертвый – нет, живой, вот неожиданность – рокер. О том, что он святее Папы Римского и у него здоровый хер. Рокеры с годами не менялись.

Наконец, Олег расплатился и поднялся со стула. Саша буравила его взглядом, по плечам его бежали мурашки, но в эти глаза он смотреть не мог. Пока не мог. Надолго ли? Вот этого он не знал.

– Не пропади, пожалуйста, – сказала Саша, но почему-то не очень громко. Олег, направлявшийся уже к выходу, обернулся:

– Ты что-то сказала?

Саша покачала головой.

– Ну… тогда пока.

Он накинул тренч и вышел.

Саша допила пиво, крутанула кубик Рубика и уставилась в окно – смотрела, как розовые лучи всё тают и тают, и постепенно над Москвой нависает окончательная тьма.

Лето было холодным, и всякая справедливость в мире исчезла.

Нет, не сдержалась все-таки. Но теперь можно было и не сдерживаться. Теперь можно и по-русски. Навзрыд.

А потом позалипать в инстаграме и улыбнуться кошечке, которая играет с красной игрушкой-дразнилкой, – улыбнуться второй раз за вечер.

Марина

Спустя минуту после того, как Олег исчез в переулках, из Н-ского районного суда вышли двое. Марина придерживала Сашу за плечи, пока он утирал слёзы кулаком. Они с Егором воспитывали его в духе советской школы будущих рабочих и солдат – мальчики не плачут, нужно постоять за себя и всё такое, – но тут Марина как-то сдержалась, не стала делать ему внушение. Может, потому, что ей самой хотелось плакать, а слёзы не шли, и сын плакал как бы за нее. Сразу за всю семью.

– А папу надолго посадили? – сквозь всхлипывания спросил Саша.

Марину передернуло.

– Не «посадили», а «отправили в изолятор», – строго сказала она.

Подходя к машине, достала ключи – и вдруг подумала: а почему бы ей не закинуть Сашу домой, а самой рвануть к Константинычу? Раз уж ее обожаемый куратор из Мосгора не хочет говорить по телефону ничего определенного насчет дела Егора…

– Мне надо кое-кому позвонить, погоди.

Она достала из сумки телефон и набрала Константиныча.

На палевые, свежеокрашенные стены Н-ского районного суда ложилась пузатая тень наплывшей на солнце тучи. Ветер усилился, вечером обещали грозу, первую этим летом, и скоро туча полностью закрыла солнце. Веселенькое под лучами здание суда в момент сделалось мрачным и каким-то унылым. Еще и окно во всём здании горело всего одно – на втором этаже. Не суд, а особняк из ужастиков. А ведь это тот самый суд, который должен был стать вотчиной Марины – и операция прошла бы без сучка, без задоринки, если бы им с Егором не устроили ночное «маски-шоу». Да бери уже трубку, черт бы тебя побрал!

– А я как раз собирался тебе звонить, – голос теплый, но слегка напряженный. Готовится давать отпор опозоренной и униженной подопечной. Победители-учителя отбирают у учеников тренировочную шпагу и ломают о колено.

– Почти не сомневаюсь, – как можно более ядовито произнесла Марина, после чего пошла в атаку, не давая ничего сказать в ответ: – Я всё надеюсь понять, что происходит, Константиныч. Кто под меня копает?

– Никто не копает, – произнес ментор таким тоном, как если бы ему пришлось втолковывать Марине, откуда берется радуга. – Обычное экономическое дело. Просто случившееся с не тем человеком.

– Ты мог хотя бы предупредить, что такая херь намечается.

Очередной вздох. Очередной гребаный вздох по ту сторону линии. О, как бы Марина хотела услышать наконец ответы вместо вздохов.

– Ну кто ж виноват, что так всё совпало, Мариш? Ты вот на меня пеняешь, а я за что получил, за то и продаю, – он крякнул, как заправский функционер, и пошпарил дальше по рельсам процессуального лексикона: – Поступил материал, следователи негативно оценили связи твоего мужа и этого его партнера, как там его… Вот теперь посидят, посмотрят. Оценочку произведут материалов, потом передадут прокурору, всё чин по чину. А твои карьерные перспективы в полном порядке, – если не считать, конечно, того, что ты никак не хочешь браться за дело с театром. И сильно меня расстраиваешь, потому что кандидатов получше на председательство Н-ского суда у меня нет.

– Не серди меня, – сказала Марина. – Я знаю, что ты сейчас врешь, потому что мы с тобой делали ровно такие же вещи. С губернатором тем, Черных, помнишь?

Молчание. Естественно, он помнил. Просто хотел, чтобы до нее самой дошло. Только вот что именно дошло? Что судьба ее семьи зависит от театрального дела?

– Поэтому я и спрашиваю, Константиныч. Что такое я сделала, что кому-то понадобилось прямо сейчас достать папку на Егора?

В ответ – шумный вздох и гулкий стук о дерево – не то керамики, не то стекла.

Марина посмотрела на Сашу. Залез в телефон, играет в какую-то ерунду типа стрелялки: падаешь с парашютом на крышу городского дома и дальше стреляешь в камуфлированных людей в арафатках. Это называется «королевская битва», объяснял ей как-то Саша. Все против всех. Наверно, вариант «ты против тех, кто тебя воспитал» там тоже присутствует.

– Ты ничего не делала, Марина.