(не)свобода

Она справлялась у начальников. Начальники смотрели на с трудом ковыляющую, сонную, растрепанную Наташу в спортивке со стразами как на неземное чудо-юдо, которому место для жилья дали, а оно еще и возражает.

…Как-то утром на своем месте она обнаружила детоубийцу Ладу. Найти обиженную не в углу, где она обычно обитала, а рядом с собой – явление для камеры необычное, и странность эту подкрепляло то, что Лада и выглядела необычно: впалые щеки, кожа сероватого какого-то оттенка, страшно худая, с седыми волосами и глубокими, грустными, покрасневшими глазами с суженными зрачками, словно Лада всё время находилась на свету. Вдобавок к этому ее постоянно сотрясали судороги, так что на расстоянии Ладу можно было принять за вытянувшегося паука: дерганного и пойманного в ловушку.

Так что Наташа даже вздрогнула, когда Лада вскочила со стула и протянула к ней руки. Она разомкнула рот – кислое дыхание, желтые зубы, болезненно-бледные губы – и хотела что-то сказать, как вдруг в камеру с выданными под расписку ножницами и лезвием вошла Стася Космарская (ее посадили за двойное убийство, поэтому в камере ее прозвали Тодд) и с криком метнулась наперерез занесенной руке.

– Ты что творишь, сука?! Убралась отсюда быстро! Порежу! Порублю! – орала Стася-Тодд, подкрепляя свою угрозу заметным в руке пакетиком с лезвием.

Лада исчезла так же быстро, как и появилась. Вспорхнула и умчалась вон, будто ее и не было. Стася тут же потянулась к тряпке, висящей на спинке шконки, и стала активно растирать стул, на котором только что сидела Лада. Стул был абсолютно чистый.

– Что… – начала было Наташа, но Стася оборвала ее объяснением:

– Эта тварь. Приходит и портит. Мои вещи. Опять! – Стася звучала устало: видимо, прибиралась после явления Лады не в первый раз. – И теперь нужно всё протирать.

– Но зачем? Она же ничего…

– Ничего?! – взвизгнула Стася. Для программистки с дипломом стилиста она была очень впечатлительной. – Мне что, каждый раз стулья менять, что ли? Она же приходит и пакостит своим сидением! Нашлась принцесса!

– Но ведь она тоже человек… – осторожно начала Наташа – и тут же поняла, что это было ошибкой.

– Человек?! Человек?! Нет, Натаха, я сейчас тебе скажу, кто тут человек, – Стася стала водить пальцем по камере, – вот видишь Соню? Вот она человек! Вот Марьиванна, – указала на старшую (это было погоняло, конечно), – человек! Я – человек! И ты – человек! А она, – палец поводил в воздухе, словно локатор из фантастического фильма, в поисках уборщицы, но не обнаружил ее и опустился, – она – не человек! Она сука! Сука!

Другой проблемой были правозащитники. Ну то есть как – проблемой: в отличие от дочерей, свидание с которыми под разными предлогами Наташе не давали, правозащитникам как людям с воли можно было хотя бы руку пожать, узнать, что там и как. Услышав, что Наташу, больную диабетом, так и не отвели к врачу, одна из правозащитниц, смуглокожая девушка с азиатскими чертами лица и в строгом костюме, сделала круглые глаза и обернулась на стоявшую рядом надзирательницу. Та растерянно пожала плечами: не можем знать, не наша епархия, – и предложила жаловаться в администрацию изолятора. Туда тут же собрались писать письмо, что и делала Наташа под диктовку правозащитницы, а слева и справа за ними с интересом следили Соня и Стася-Тодд. Соня при этом тоже хотела на что-то пожаловаться, да так и не придумала, на что, а Стася попросила прибавить в конце письма, что казенные ножницы уже сто раз успели сточиться, поэтому хорошо бы их заменить. А еще было много больных – и правозащитницы скрупулезно записывали жалобы себе в блокнотик и телефон, хотя по их ничего не выражающим лицам было видно, что едва ли даже десятую часть этих просьб удастся выполнить. Наташа надеялась, что хотя бы инсулин ей достанут.

Потому что становилось всё хуже. Спалось плохо, а каждый час приходилось бегать к параше – притом что ноги всё сильнее болели. А когда сон все-таки приходил, снилась какая-то белиберда вроде танцующих гимнастов с обручами, которые окружали Наташу и танцевали, танцевали, танцевали, пока Наташа не теряла сознания от пестроты и яркости красок. Вроде бы никогда не была эпилептиком, а вот поди ж ты. Точно театральное прошлое нагоняло ее: сначала загнало в душную камеру, а теперь вот захватывало ее сны. Скоро театр будет повсюду.

Новости зэчки передавали друг другу по ночам вместе с малявами из других камер и передачками. Однажды, распределяя печенье из общака по шконкам, Наташа заметила, как на противоположной стене хаты вспыхнул синий свет. Кто-то включил «лопату» (смартфон, то есть).

– А что, а разве… можно? – удивилась Наташа, указав рукой на неизвестную девушку.

– Можно, – кивнула Диана, загадочно улыбнувшись. – Но не просто так.

– И интернет есть?

– Есть. И даже хорошо ловит.

– И никто не глушит?..

– А зачем им? – усмехнулась Диана. – Начальники даже рады. Больше развлечений у тебя – меньше головной боли у них.