(не)свобода

Наташа глотнула воздуха, закашлялась и схватилась за стену. Ее начало мутить. Где-то пиликал комар. В голос рыдала женщина. Наташа сползла по стене к плинтусу, попыталась закрыть глаза. Воняло нечистотами. Так сильно, будто прорвало канализацию. Потолок облепила плесень. Смуглокожая женщина обнажила золотые зубы и чему-то захихикала. В спортивной куртке слишком жарко. Лицо мгновенно покрывается по́том. Наташа пытается отереться рукавом, но это не помогает. Страшно кружится голова. Она бы с удовольствием сейчас просто прилегла прямо тут (жаль, что сумку отобрали, была бы вместо подушки), но места на полу почти нет. Голоса сливаются в гул. Ноги стонут, словно Наташа поочередно пробежала марафон и спринт на сто метров. Суставы ноют так, что не пошеветься. Попыталась глубже дышать – нет, не помогает: чтобы глубоко дышать, нужен воздух, а вместо воздуха в комнате остался дым, один лишь дым. Наташа склоняется над полом, и из нее вырывается нечто среднее между рвотным позывом, плачем и воплем.

Вчера ты – главный бухгалтер, и засыпаешь в своей постели, на свежем белье, с цветочками и бегемотиками. А сегодня ты – уголовница (пока еще неподтвержденная, но кого волнуют детали), и спать будешь на холодном полу – и это если повезет. На полу можно отморозить яичники, между прочим. Не хватало еще застудить себе там всё. Как будто диабета и сердца мало. А все-таки мало: отдавать, говорят, надо всё, а если не отдавать всё, то…

Дым.

Иногда дверь в коридор открывалась, ярко вспыхивал проход, и новенькую встречали дежурным требованием открыть форточку, а надзиратель отвечал таким же дежурным хрипом. Потом Наташа узна́ет – надзиратели сами очень мало спят, почти всё время проводят в таких же вот комнатках, разве что форточки у них открыты и с бытом получше, да туалеты отдельные, а не прямо в камере. Наташа предпочла бы обойтись по жизни без этого знания, но – что поделать, что поделать…

Господи, Господи.

Потом в тусклом свете лампочки появилась рука. Сделала несколько мановений в воздухе, и на раскрытой ладони – будто из воздуха – появилось яблоко. Наташа сначала разглядывала семиренку, словно цветок, пробившийся из-под бетона, и опомнилась только, когда другая рука щелкнула у нее перед носом.

– Бери, а то другой отдам.

В следующий момент Наташа почувствовала на языке сладковато-медовый сок, смешанный с горьким дымом. Яблоко забрала, а как – не обратила внимания. Схватила, пока другому не досталось.

А потом рука исчезла и появилось лицо: узкое, треугольное, с темными глазами и черными вьющимися кудрями. Молодая, моложе Наташи лет на двадцать, выглядит аккуратно, но без косметики. Первая же мысль: когда-то такие же волосы были у самой Наташи, но это было так давно, что не имеет смысла вспоминать точный год. Потом она появилась целиком: субтильная, с ломкими руками, родинкой на левой лодыжке. Кто в СИЗО надевает юбку, спрашивается? Кто надевает юбку, отправляясь в тюрьму?

– Диана, – она протянула руку. Наташа пожала ее, всё еще как бы рефлекторно, как пожимают руку при встрече там, на свободе, в смысле, на воле.

– Какая беда? – кивнула ей Диана, снисходительно улыбаясь. Понятно: все в таком виде попадают на «сборку» и ведут себя не совсем адекватно.

– Бе-беда? – не поняла Наташа. Ей-то казалось, что хуже происшествий, чем сегодня, в ее жизни не бывало.

– Статья какая?

– А. Сто пятьдесят… – Наташа зажмурилась и покачала головой. Забыла. Уже забыла. Да и какая разница, какой номер статьи, если теперь между ней и соседкой-убийцей или карманницей уже нет никакой разницы?

– Девятая, – с улыбкой докончила за нее Диана. – Понимаю. Тут половина такие. Бухгалтера, финдиректриссы, чьи-то бывшие жёны, на которых долги списали… Я сразу подумала, что ты бухгалтерша.

Наташа всё еще жевала яблоко, поэтому ответила ей только прищуренными веками. Да и не факт, что в ближайшее время она будет готова общаться как-то по-другому.

– У вас у всех вид такой сосредоточенный. Будто сейчас придет главный и попросит дебет с кредитом свести, – усмехнулась Диана. – Но дебет с кредитом теперь сводить будут за вас.

Фраза явно звучала двусмысленно, но Наташе сейчас было не до метафор. Яблоко было вкусным, и после него как-то неожиданно сильно захотелось спать. Лучше бы ее оставили в покое. Но из вежливости она разлепила губы и спросила:

– А… А ты… По какой… статье?..

Диана слегка кивнула – вопрос логичный – и, расстегнув пуговицу, молча закатала рукав. Ну да, Наташа тогда сразу, еще при знакомстве, подумала – какой-то взгляд у нее дикий немного…

– Не продавала. Юзала сама, – Диана раскатала рукав обратно, неизвестно откуда достала самокрутку и протянула Наташе. – Хотела завязать, а парню нужны были деньги. Я его послала. А он ментам стуканул, – пожала плечами. – А пацана моего в детдом забрали.

Видимо, в глазах Наташи стоял немой вопрос, потому что Диана докончила – с той же снисходительной то ли к Наташе, то ли к самой себе улыбкой: