(не)свобода

Юра зигзагом бежит по баскетбольной площадке. Ноют колени. Стон приближающейся старости. Никогда не хотел быть старым, старость – для слабаков. В руках – баскетбольный мяч, точнее, не в руках, а вот опять в руках, а вот уже снова не в руках, а вот снова пахнущая по́том и покрытая пупырышками кожа мяча.

А вот он за рулем «жигулей», и у него точно так же потеют ладони, только уже не от мяча, а от кожаного руля. У людей издревле есть привычка покрывать собственность слоями чужой кожи, словно внутри каждого человека сидит Ганнибал Лектер, мечтающий разделать кого-нибудь на лоскутки.

«Не думай, просто не думай! Постарайся не думать и просто делать!»

Юра и делает – ему нужно сделать крутой поворот, нет, бросок по кольцу, нет, все-таки крутой поворот налево, и не забыть сбавить скорость и взять на передачу ниже, нет, сделать передачу вот тому игроку слева, здоровенному дылде, который работает секретарем в одном из управлений администрации президента и всё рассчитывает раздобыть должность повыше, но Юра, хорошо знакомый с начальниками секретаря, знает, что никакого повышения ему не светит, и амбиции, отскакивающие от него, словно капельки пота, вызывают улыбку. Да, только улыбку. Сочувствие? Сочувствие – для слабаков.

«Просто не думай! Перестань думать!»

«Но я не могу перестать думать!»

Этот крик вырывается из глотки, когда резко взявшая сорок километров в час машина отплевалась от них запахом гари. Инструктор, ветеран Чехословакии с усами, желтыми от табака, кряхтя, выходит на улицу и закуривает. Юрин инструктор выкуривает по три сигареты в час, и ему кажется, что это последствия не затянувшейся армейской привычки, а его собственного нерадивого поведения.

Потому что Юра не может перестать думать.

Потому что даже баскетбол создал человек, который слишком много думал: он вспоминал, как в детстве в дворовых играх нужно было маленьким камнем попасть в верхушку камня поменьше, и вот из этой мелочи родилась игра, объединившая фильм с Тупаком Шакуром и персонально собранный Юрой отряд Дамблдора, нет, отряд Путина, – все они как на подбор, с ними дядька Черномор, – состоящий из сереньких ничтожеств, умеющих только выполнять команды. Его команды.

А может, он все-таки пытается как можно более плавно переключить скорости – и в это время думает о том, как бедняга Макиавелли, попытавшись умаслить всесильного Медичи, написал для него целый апологетический текст, в котором собственные его, макиавеллиевские, республиканские взгляды приносились в жертву похвале хорошего руководителя – амбициозного, беспринципного и вселяющего ужас. Ошибка Никколо – Коляна – была в том, что он не извлек уроков из собственной книжки: такие ровные пацаны, как Медичи, книжек не любят, они любят деньги, женщин и мушкеты, с помощью которых можно деньги и женщин добыть. С мушкетами у Коляна было туго, с женщинами тоже так себе, поэтому и умасливать дорогого секретаря флорентийского горкома было нечем. Пришлось все-таки писать книжку – в надежде, что одна из Медичиевых фавориток почитает ему на ночь. А в итоге пятьсот лет спустя все знали Макиавелли как великого комбинатора, который написал настольную книжку всех плохих парней в истории. Книжку, которая занимала Юру на протяжении двух часов накануне занятий по вождению, чтобы затем он смог переключиться на макиавеллиевское же «Искусство войны», где Колян, наблюдая, как пацаны с мушкетами свергают одно правительство за другим, стал призывать правительства вооружаться самим, но было уже слишком поздно, потому что…

– Куда ты едешь, придурок?! Смотри, куда прешь, мать твою, мы же сейчас…

И они тогда – да, врезались, «жигуль» впечатался в стену, и капот машины был всмятку, как и чуть было не оказалась всмятку Юрина малая берцовая кость; так и сейчас сотрудник аппарата администрации, разогнавшись и подпрыгнув к кольцу, задел Юру локтем в воздухе – отчего Юра рухнул на землю и добил свою малую берцовую.

Да, ему все говорили, что во время езды или во время игры или во время секса или во время еды или во время деловых переговоров или во время сна или в любое время нужно отключать мозги, – но он просто не понимал, как это, пока после той игры в баскетбол трость с набалдашником в форме черепа не стала его постоянным спутником с раннего утра и до поздних вечеров, делая омерзительно постными даже походы в клубы, где он когда-то любил тусить.