Про муравьиную ферму. Интересно и даже познавательно. В жизни сталкиваться не приходилось. В рамках нарратива же она становится инструментом моделирования проективных ситуаций. Героиня наблюдает за муравьиной оргструктурой и проецирует. Опять возможность углубить образ героини (судьи Марины). Вот только ей уже повесили ярлычки недалёкой и ограниченной.
«..она образцовой юристкой никогда не была, ума для этого было маловато, да и эрудиция ни к чёрту – как носила с собой заложенного пять лет назад на шестидесятой странице «Моби Дика», так и носит; поэтому, наверно, пошла в следователи, а потом в судьи.»
Зачем чморить персонажа, а возможно и протагониста, по крайней мере, пока главнее нее в повествовании никого не просматривается – ума не приложу.
Феминитивы, конечно, тоже текст не украшают.
Споткнулся ещё вот о «запрокинув руки за голову» Хотя, если редактор пропустил, то, наверное, и норм. Понятно же, что хотел сказать автор.
Ну и в противовес уничижительным ярлыкам героини муравьиная ферма рождает опять некий дисбаланс. Ощущение, что в процессе создания персонаж отчаянно сопротивляется тому ничтожному калибру, который определил ему (ей) создатель (автор), но автор непреклонно соблюдает выставленные заранее рамки.
Вот это место ещё показалось примечательным:
«В павильончиках тогда торговали шаурмой, палеными сим-картами и зарядками для телефонов, жарко пахло шкварками и пивной пеной. Но уже год, как площадь вокруг станции превратилась в выскобленное от людей пространство, точно кто-то рубанул миниатюрным ядерным зарядом и оставил вместо палаток кусок гранита. Потом этот гранит, точно зараза, расползся по всей Москве.»
Повеяло тоской по «павильончикам» А возможно здесь и более глубинный протест против распространяющегося «точно зараза» гранита. Взгляд, очевидно, принадлежит Олегу, как фокальному персонажу, а быть может и самому автору, хотя это уже допущение.
Акцент этот вне всякого сомнения интересный. Любопытно будет проследить, как он скажется в дальнейшем формировании образа героя.
Пока у нас есть: Приезжий студент, видимо, юридического ВУЗа/факультета, незадолго до окончания магистратуры нашедший себя в судебной журналистике. А ещё чуть раньше он расстался с бывшей, которая перевелась наоборот на юридический с философского. Он впервые оказался на Чистых Прудах (и в столице, судя по всему) десять лет назад. Да, ещё он до сих пор настолько молодо выглядит, что алкоголь ему продают по паспорту – иначе не смог объяснить очередной контекст с упоминанием фамилии при покупке вина. Как расшифровать его тоску по «павильончикам с палеными симками»? Возможно, будет понятно дальше. Пока в качестве версии: тоска по «более свободному» времени. Зачистка наследия 90-х у станций метро, возможно, для него ассоциируется с «закручиванием гаек» – быть может, даже в масштабах страны.
Глава, где Олег с Сашей приходят в редакцию «Будущей газеты», показалась намного лучше чем предыдущая часть. У меня (в телефоне) это где-то на 20% произведения.
Текст становится упругим и каким-то более живым, что ли. Редакция вообще вышла на мой взгляд довольно выпукло и фактурно. Настоящий передний край битвы воинов света, т.е. настоящей расследовательской журналистики с могильным оскалом режима. Здесь без тени иронии, так как изображено все крайне веско и убедительно. Ставшие легендарными разоблачения и броники с вмятинами под стеклом. Истории о несгибаемых репортерах, которых нельзя заставить замолчать – только лишь уничтожить физически. Есть такая работа – борьба за правду, за права человека, свободу. И по другому никак! На мой взгляд, этот пафос передан вполне ярко и ёмко. А главное, здесь появилось что-то вдохновенное. Видимо, в этих точках и у автора находятся нервные окончания.
Немного обидно даже: вот так бы с самого начала! Читатель ведь сейчас капризный – до 20% может и не дочитать, если не зайдет.
Следующая глава «Саша» со свиданием на Матросской тишине тоже под стать: яркая и увесистая. Реплики в очереди, как мне показалось, хорошо погружают в атмосферу безысходности. Задумался о том, не снижает ли конфликт отца с дочерью накал боли от всей ситуации с его тюремным заключением. У меня вышло, что при менее конфликтных отношениях между ними, мне, как читателю, было бы ещё больнее в плане сопереживания. Но это, может, уже проекции моего личного опыта взаимоотношений с дочерьми.
Природа же этого конфликта (отца с дочерью) теперь достаточна сложна для референций ввиду запрета на пропаганду известно чего. Она безусловно хорошо рифмуется с центральной темой несвободы. Однако, при этом представляется мне не совсем уместной ибо ослабляет нравственный пафос. Я здесь усматриваю следующие моменты. Во-первых, некоторое распыление в сторону к тому же менее значимой весовой категории. Во-вторых же, попадание в шаблон однотипных нетфликсовых (и не только) сериалов, где подобные «запретные» отношения присовываются зачастую вовсе не к месту.