Не той стороною

Стебун уловил мелькнувшее с мгновенностью падучей звезды движение ее радости, и хотя Льола сейчас же опять сникла, взглянув на него, вывод для него из ее порыва мог быть только один. Он сделал вид, что ничего не изменилось, но сразу почувствовал себя чужим и для Льолы и для Лугового. Еще полминуты помедлил и обернулся тихо к Луговому:

— Что же теперь вы будете делать?

Луговой с горестным отчаянием пожал в ответ плечами. И вдруг, махнув рукой, встал и взял фуражку, как будто собираясь что-то сказать еще и затем уйти.

— Ничего нельзя сделать! — судорожно выговорил он. — Вы живите, а мне не миновать ареста. Придоров отсюда, может быть, уже пошел с доносом...

И он поднял к голове фуражку.

Следивший за ним Стебун невесело улыбнулся и движением руки остановил техника, а затем повернулся к Льоле.

— Давайте, товарищи, — болезненно пересилил он себя, — поступать, как взрослые люди. Где ваш ребенок, Луговой? Елена Дмитриевна может найти его, пока мы с вами здесь побудем? Прежде всего пусть Елена Дмитровна успокоится, как мать и посмотрит на сына...

Луговой с покорной готовностью объяснил Льоле:

— Он у Узуновых... Ты знаешь, где они живут? Можно взять его...

Стебун обратился к Льоле:

— Елена Дмитриевна, хоть сердитесь, хоть не сердитесь, а вам надо проехаться за сыном. Мы с вашим мужем обождем вас, а потом вы поговорите вдвоем...

Льола, готовая от потрясений этого вечера разрыдаться, немощно наблюдала величайший такт в каждом движении Стебуна. Когда Стебун шагнул к ней, она защитно съежилась, вставая, и горестно воскликнула:

— Стебун! Что ж это делается?

Стебун махнул рукой, повернулся, чтобы снять с гвоздя и подать ей дождевичок, и с дружески нежной настойчивостью еще раз потребовал:

— Идите, идите, Елена! Только скоренько возвращайтесь, не объясняйте там пока ничего. Возьмите извозчика.

И он слегка подтолкнул ее.

Льола схватила его благодарно за руку, бросила неуверенный взгляд на Лугового и заспешила уйти.

Ах, какие штуки выкидывает жизнь!

— Садитесь будем ждать ее! — предложил Стебун поднявшемуся было Луговому. И растерянно он оглянулся, будто похоронил для себя Льолу. Вздохнув, он повел еще раз рукой по вискам и тяжело заходил по комнате, не зная, о чем говорить с человеком, очевидно не менее любимым Льолой, чем он, и более для нее, чем он, дорогим.

Не переставая ходить, он заговорил с Луговым.

Рядом раздельно заданных вопросов Стебун выяснил для себя некоторые подробности того, как совмещал Луговой проживание под чужим именем с работой в советской среде.

— Делали ли вы попытку как-нибудь легализоваться? — спросил он покорно ждавшего всего, что бы ни произошло, Лугового. — Кому-нибудь из толковых коммунистов не пробовали вы открыться?

Луговой сказал:

— В провинции я работал, на Северном Кавказе, по приглашению одного большевика-рабочего. Он несомненно, зная меня по работе, продолжал бы считать меня товарищем, если бы даже я ему открылся, но я боялся, что с ним не посчитаются другие. Не раз я порывался рассказать ему все, но удерживался...

— Кто этот большевик? — проверил Стебун.

— Шаповал Александр Федорович.

— А! — удовлетворился Стебун.

Луговой дополнил:

— Потом, когда уже уплыло три года, а будущее казалось все-таки не яснее, чем прежде... я уже взял тогда к ребе ребенка из приюта и зарекомендовал себя хорошо на заводе, — я написал тогда о себе письмо Ленину. Надеялся, что он поймет...

Луговой взглянул на Стебуна и отвернулся, чтобы не дать ему заметить подергивание забегавших в мускулах лица живчиков боли.

Стебун с интересом остановился и быстро спросил:

— Ответа не получили?..

— Нет... Я послал письмо, а вскоре пришла весть: Ленин умер... Это так свалилось на всех, что и я стал больше думать о рабочих и партии, чем о себе.

— Гм...

Стебун снова заходил, перемалывая в уме ту штуку, которую с ним сыграла еще раз жизнь, и так он шагал, пока не возвратилась Льола.

Молодая женщина, входя в комнату с ребенком, силилась не обнаружить сияния счастья в своем лице.

Ей пришлось вмешаться в происшедшую в детском царстве Узуновых трагедию, чтобы заставить мальчика пойти с собой.

Узуновы только-что пообедали. Дети неистовствовали. Вопили и буйствовали больше всех Ленька и Рися.

Накануне этого дня Ленька проник в соседнюю квартиру, где жилец бухгалтер наделил его золотыми рыбками из разбившегося комнатного аквариума.

Ленька показал свое приобретение белоголовой Рисе. Рися достала на кухне стеклянную банку. Три добытые золотые рыбки были ею и Ленькой посажены в банку и водворены в кабинет Узунова, где обычно играли дети, пока отец находился на занятиях.

Дети бросили все другие забавы и не отходили от банки, лепясь к ней, наблюдая плаванье рыбешок и споря, вырастут ли они большими и заведут ли деток или нет.

Но на другой день старший мальчик Узуновых принес в ведре живого окуня и уговорил детей опустить в ведро их рыбок. Дети согласились сделать это. Вылили в ведро вместе с рыбками воду из банки. Но не успели оглянуться, как окунь проглотил одну за другой всех рыбок.

Дети подняли на весь дом плач и жалобный крик.