Не той стороною

Чувство неловкости связывало и Лугового и Льолу в первые минуты после ухода потрясенного Стебуна. Присутствие мальчика облегчило для них испытание этой встречи.

Льола, не имея мужества начать с мужем разговор, отдалась забаве с Ленькой, который готов был опять плакать. Хлопая мальчику ладошами и то прячась за стул, то готовясь притворно напасть на ребенка, она развеселила мальчика.

— Не поймаешь! Не поймаешь! — дразнила она сына.

Ее присутствие сделало комнату необычно для Русакова родной и переполненной сиянием.

Он молчал.

Разыгравшийся мальчик остановился, чтобы изловчиться для внезапного нападения на мать, и страшливо предостерег:

— Сейчас я тебе покажу! Сейчас я тебе покажу! И вдруг, бухнувшись на пол, он кубарем перевернулся под самый стул и оттуда вцепился в платье Льолы. Льола ахнула, подхватывая проказника с

пола.

— Это кто тебя так учил? Тетя Люба?

— Тетя Люба не учила. Дядя-папа учил. Этот.

Ленька кивнул головой на товарищески усмехнувшегося ему отца и всерьез стал рассматривать Льолу.

— А когда же ты жил с дядей-папой?

Ленька захлопал глазками и невразумительно объявил:

— Тогда!

Потом вспомнил что-то и добавил важно:

— Дядя-папа учил бегать и догонять его, а няня учила любить дядю и давала сахалу.

Льола недоуменно взглянула на мужа.

Луговой объяснил сдержанно:

— Он жил со мной, и я держал для него одну старушку. Это в Георгиевске...

— Хочу к дяде! — заявил Ленька и запрыгал, порываясь из рук матери.

Луговой обнял мальчика, поставил его возле себя и вопросительно поднял глаза на жену. Льола, увидев этот взгляд, взволнованно отошла и виновато замерла в ожидании того, что скажет муж.

Луговой собрался с силами.

— Что же мы друг другу скажем, Льола? Я объяснил уже здесь, почему я скрывал от тебя, что я жив. Не потому, что когда-нибудь не думал о тебе. Только в ожидании счастья нашей встречи я и жил. Не наделал ли и теперь я хуже, показавшись тебе не вовремя? Я чувствую, что лишил тебя счастья любви с другим человеком...

Он надорванно смолк, склоняясь головой к Леньке, чтобы потрепать локоны мальчика.

Льола поднялась вдруг и со стоном искреннего порыва воскликнула:

— Сева, если бы я не была виновата перед тобой, так разве я так бы смотрела на тебя!.. Но если только ты простишь... Все, все, что я видела, что я узнала, все забуду. Только бы был сын и ты, если ты меня не оттолкнешь!

— Аа!..

Луговой закусил губы, чтобы сдержать вопль радости, и, держа Леньку, шагнул к Льоле, чтобы взять ее за плечо.

Льола, схватив его руку, не выдержала и вдруг затрепетала и заколыхалась в потрясшей ее истерике страдания и радости.

— Льола! Льола! — воскликнул с лютой радостью и Русаков.

— Сева, я виновата! Я виновата! —билась Льола.

Ленька, дергая то отца, то мать, заголосил в свою

очередь.

— Домой! Дядя-папа! Тетя-мама! Я хочу домой...

Луговой, не отпуская Льолу, поднял мальчика на

руки и с обоими приткнулся на кушетку.

— Льолочка, успокойся! Успокойся! Льолочка, оба мы виноваты, а больше всего — жизнь... Не о вчерашнем надо думать, а о сегодняшнем... Я знаю, что ты обо мне не забывала. Ты знаешь, что если я не показался тебе даже, то только потому, что тебе же хотел лучшего. Когда-нибудь мы заживем, Льола...

Льола, вобрав в себя воздух, пересилила плач и взяла мужа за руку.

— Сева, — клятвенно выговорила она, — мы не разлучимся...

Русаков со скорбным сомнением погладил ее руку и поцеловал в голову.

— Обожди, Льолочка... Давай не предугадывать того, что случится. Что бы ни было, мы жили и будем жить друг для друга.

— Но как же ты, возмужал, Сева! Какой стал серьезный и выдержанный!

— О, что я пережил, Льола!.. Ты ведь не знаешь, но я видел тебя и тогда, когда ты приезжала с Придоровым первый раз в Москву, и недавно еще ходил к Главполитпросвету, чтобы увидеть тебя...

— И ты знал обо мне?! — поразилась Льола.

— Знал.

Луговой рассказал, как он коменданствовал в том доме, где Придорову, по просьбе Узунова, дал свои две комнаты. Объяснил, как выручил в Одессе из приюта Леньку, описал, как работал в Георгиевске, как решил послать ей анонимку.

Льола поведала, как она искала следы Лугового в московских учреждениях и через мужа Каты Половцевой, как жила с подругой в Одессе и что ее свело и развело с Придоровым.

— Негодяй! Подлец! — только и мог сказать Луговой, пылая от негодования.

Взаимное осведомление о пережитом воскресило и в Луговом и в Льоле ту интимность, которая спаивала их и раньше в союз любящих друг друга людей. Они стали разговаривать, будто не расставались. Вернулись к действительности, только когда вспомнили о сыне.

Ленька сидел на коленях у отца, приткнувшись головой к его плечу.

Русаков взглянул на него с отеческой заботой и вдруг снизил голос.

— Спит! — шепнула Льола.

Оба смолкли. Они разговаривали уже часа два. Глубокая ночь заставала их все еще в комнате чужого и отсутствующего человека.

— Почему-то еще нет... — выразила робкую тревогу за то, что уже поздно, Льола. — Ой, трудно будет говорить с ним, если он сделает вид, что не знает, как каждому из нас поступить...