Не только память

В бирманском языке Маун, Ко, У и Сая значат примерно одно и то же — господин. Только Маун — обращение к молодому человеку, Ко (старший брат) — дружеское обращение, У (дядя) — почтительное обращение к старшему или незнакомому человеку, а Сая называют учителей и других ученых людей. По началу бирманского имени можно уяснить себе возраст человека и даже степень уважения, которой он пользуется хотя бы в глазах того, кто о нем говорит. Наш же знакомый был Мауном — не дорос еще до прочих степеней. Эти обращения отражают и общественное неравенство. Часто крестьянин всю жизнь так и остается Мауном. Маунами остаются слуги — общество-то классовое.

Хозяин ресторана позвал повара и поваренка. Подошли немногочисленные посетители. Мы постояли минут пять в центре жаркой дискуссии, в ходе которой спорщики совершенно о нас забыли.

Лев осторожно оторвал хозяина ресторана от его собеседника и спросил негромко:

— А может, кто-нибудь знает Маун Шве Ньюнта, который лечился в Таунджи и вернулся недавно оттуда? Там ему сделали операцию и исправили лицо.

— Так что же вы раньше не сказали? — воскликнул повар. — Так бы и сказали — Маун Шве Ньюнт. Все его знают. Кто его не знает? Я вас провожу.

— Мне туда по дороге, — сказал высокий шан.

— Да я там живу, — сказал еще кто-то.

В машину поместилось восемь человек.

— Налево!

— Направо!

— Налево! — кричали нам пять человек на четырех языках.

И мы приехали на лодочную пристань.

Здесь работает Маун Шве Ньюнт.

— Видишь, первый результат нашей поездки, — сказал Лев, — можем передать Митрофанову, что парень нашел работу.

— Маун Шве Ньюнт? Только что был здесь, — сказал заведующий станцией проката лодок. — Маун Шве Ньюнт! — высунулся он из своей будки.

Лодочники закричали что-то в ответ по-шански.

— Только что уехал, — сказал заведующий.

— Куда?

— По озеру с туристами.

— А когда вернется?

— Часа через три-четыре. Они пройдут до конца озера, посмотрят пагоду, мастерские, а потом обратно.

— Мы их сможем догнать?

— Вон стоят свободные лодки. А если приплатите немного сверх таксы — получите лодку с новым мотором.

Мы приплатили немного сверх таксы и сели в лодку.

Зрители разошлись, и лодка, набирая скорость, нырнула под горбатый мостик.

Началась погоня. Сначала была только стена тростника, из которой лениво взлетели привыкшие к моторкам утки, потом тростник разбежался в стороны, остался позади, и мы очутились посреди голубой равнины. Горы по сторонам были далеко, так что домики и пагоды казались детскими кубиками, а впереди вода не кончалась и незаметно переходила в небо. Несколько точек перед нами — лодки. Какая из них увозит парня?

Мотор в самом деле оказался сильным, и вскоре мы начали обгонять моторки, идущие к другому берегу озера. Мы обгоняли лодки, груженные мешками и корзинами, — моторы на таких слабые, старые. Обгоняли рыбацкие лодки — эти совсем без мотора, на корме стоит гребец и ступней толкает весло. Обгоняли лодки с туристами и паломниками-таунджийцами, приехавшими на озеро в воскресный день.

Но наш моторист оставался спокоен. И если кто-нибудь оборачивался к нему — не ту ли лодку мы догоняем? — он, не вынимая изо рта черута — толстой бирманской сигары, отрицательно качал головой и улыбался.

Через несколько километров озеро начало мелеть. Снова пошли островки водорослей, показался над водой шпиль далекой пагоды и дома на тонких ножках. Снова мы оказались среди стен тростника, только на этот раз ненадолго — мы ехали по деревне. Был базарный день, и люди в лодках принарядились. Тут были не только озерные шаны и бирманцы из города. Короткая черная накидка и большой белый тюрбан на голове — едут таун ту, горные шаны. А вот совсем редкое и, можно сказать, экзотическое зрелище — падауны. В лодке несколько женщин и девушка.

Почему о падаунах пишут исследования этнографы, почему их фотографируют корреспонденты, неделями добираясь до падаунских деревень? Падауны окружены таким вниманием любителей экзотики, что уже выработана такса: хочешь сфотографировать — плати джа, фотографируешь группу — плати по пятьдесят пья каждой.

И все из-за нелепого и жестокого обычая, который уже отмирает, но полностью еще не изжит. Когда падаунской девочке исполняется восемь лет, на шею ей надевают медный обруч. Потом еще один, пока верхний не упрется в подбородок. С возрастом число колец растет, и под их давлением шея вытягивается до пятнадцати, а то и двадцати сантиметров. Падауны считали, что это украшает женщин, но если так, то это самая жестокая пытка, которой подвергаются женщины ради красоты. Когда смотришь на падаунскую девушку, кажется, что голова ее не соприкасается с телом — уж очень далеко от подбородка до плеч. Женщина несет голову откинутой назад и на всю жизнь лишена возможности наклонить ее; кроме того, медные кольца очень вредны для кожи. Женщины падаунов долго не живут. А снять кольцо они не могут — шейные позвонки разошлись и уже не держат голову. Если снять кольца, женщина погибнет. Говорят, раньше у падаунов был обычай: неверной жене снимали кольца с шеи.