Не убоюсь я (СИ)

Финвэ пробирался все дальше и дальше, а время шло, и ему хотелось есть и пить. Еще немного, и ему пришлось бы воровать из клеток несвежее мясо и дурно пахнущую, какую-то маслянистую воду. И если вода была просто противной, то о мясе даже думать не хотелось. И наконец почти в противоположном от входа конце зала он увидел женщину, которая привлекла его внимание. Квенди не стесняются наготы и дома в теплую погоду ходят без одежды, так что Финвэ прекрасно помнил не только лицо матери, но и тело. И у этой твари было три рваных шрама — на плече, на боку и на бедре — точь-в-точь как у Татье. Такой же длины и формы, там же расположенные, они не оставляли никаких сомнений. В остальном мать было непросто узнать. Ее правильное лицо с широкими скулами и немного более длинным, чем у большинства квенди, носом превратилось в отвратительную, криво натянутую на череп маску с крючковатым клювом. Густые волосы поредели и выпали на макушке, а те, что остались, свалялись в грязные колтуны. Прямая, горделивая осанка сменилась горбом на спине и выгнутыми вперед плечами. Некогда ладные, красивые мышцы превратились в неестественно выглядящие жгуты под огрубевшей кожей. Грудь, прежде довольно большая, но высокая и округлая, висела, как два пустых мешка, и доставала почти до пупка нелепо торчащего живота. Но этот уродец все еще напоминал Татье, и ошибки быть не могло.

Не в силах больше на это смотреть, Финвэ просто сполз на пол около клетки, закрыв лицо руками. Он хотел бы зарыдать, но слезы все не приходили. Вместо этого в груди зарождался яростный, отчаянный вопль, который рвался наружу с такой силой, что Финвэ пришлось вцепиться зубами в пропитанную гадкой жижей ткань своей рубахи, чтобы не выпустить его. Хотелось реветь и метаться, хотелось разломать руками клетку, схватить то, во что превратилась мать, и бежать отсюда. Бежать как можно дальше в надежде, что ей еще можно помочь. Хотелось разнести здесь все, разломать, взять молоток покрепче и раздробить каждый камень, чтобы и следа не осталось от этого места. А может, просто вырвать себе глаза, чтобы ничего не видеть, упасть, лечь и умереть — ведь разве в силах один квендо вынести такой кошмар?

Финвэ просто сидел на коленях на полу, раскачиваясь взад-вперед и пытаясь совладать с собой, хоть как-то успокоиться. Нескоро, но ему это удалось. Вопль так и не вырвался из его глотки, оставшись в груди налетом едкой, жгучей злости. Но злость придала сил и решимости, и Финвэ поднялся на ноги. Он заставил себя снова подойти к клетке, хотя каждый шаг давался ему ценой невероятного усилия воли, а смотреть на мать было почти физически больно. И все же он подобрался к прутьям и постучал по ним.

— Мама, — позвал он. — Мама, я здесь!

Но Татье не откликнулась. Она сидела на полу, скорчившись, и в руках у нее был шмат протухшего склизкого мяса. Кривыми зубами она отгрызала куски и жевала, и тягучая слюна, смешиваясь с кровью и мясным соком, стекала по ее подбородку и капала на грудь и живот. Она довольно порыкивала, наслаждаясь трапезой, и совершенно не интересовалась происходящим вокруг. Зато другие твари заметили Финвэ, и трое из них прильнули к прутьям, пытаясь то ли ударить, то ли схватить его.

— Мама! — повторил он. — Татье! Это я, Финвэ! Я здесь, я спасу тебя!

На этот раз она услышала. Заглотила очередной кусок, повернула на шум крупную голову на морщинистой шее, недовольно рыкнула и снова отвернулась. Не узнала.

— Не-ет! — теперь Финвэ уже кричал. — Ты моя мать, ты не можешь меня забыть! Это же я! Финвэ! Я пришел за тобой! Мама, идем домой! Идем к племени! Они тебя очень любят и ждут!

Финвэ достал дубинку и молотил ею по прутьям, заодно отбиваясь и от тянущихся к нему рук. Слезы все-таки потекли по щекам, оставляя светлые дорожки на измазанном нечистотами лице. Так он кричал и стучал, забыв об осторожности, но добился лишь того, что в конце концов Татье поднялась и тоже начала бросаться на прутья. Глаза ее почернели и стали мутными. И не светились в них, как раньше, живой ум, любовь и отвага — только злоба. И тогда Финвэ выронил дубинку и отшатнулся. Ноги снова едва держали его. Как он ни старался, ни тени прежней Татье не нашел он в этом существе. Может быть, он опоздал? Мать звала и ждала его, но, не дождавшись, сдалась и превратилась в это. Сколько он готовился к походу? Сколько раз звезды совершили круг над его головой за время пути? Может, если бы он делал запасы для племени чуть меньше или шел быстрее, то еще застал бы мать?