Не убоюсь зла

Это меня несколько успокаивает. Если так, значит, я не раз получу возможность разоблачить методы работы КГБ -- при условии, конечно, что суд будет открытым. Я составляю краткие тезисы ответа на обвине-ние, но о том, чтобы развернуть их в речь, и не помышляю; все пять дней, что оставались у меня до суда, я хватаюсь то за одно, то за другое, но мысли мои далеко: что делает сейчас Авиталь? Родители, брат? Зна-ют ли они о том, что скоро начнется процесс? Суждено ли мне с ними увидеться? Плотина, которую я выстроил в первый период следствия, чтобы сдержать хаотический поток мыслей и спокойно воспринимать и анализировать все происходящее, прорвана. Только если тогда мне при-ходилось бороться со страхом, то сейчас -- с волнением перед тем, что предстоит.

Тогда я победил страх перед неизвестностью, возведя ограду вокруг своего мира, где хозяином был я, а не КГБ, и в котором для меня не мог-ло быть неожиданностей. Теперь мне уже не отсидеться в своей скорлу-пе: я выхожу в их мир, должен принять бой на их территории, на их ус-ловиях -- и фактор неизвестности вновь выводит меня из равновесия.

* * *

Сразу же после подъема мне приносят завтрак.

-- Забирают на суд, -- поясняет сосед. "Вот и настал главный экзамен в моей жизни," -- думаю я. Я еще не кончил есть, когда появляется вертухай с бритвой и горячей водой. Входит корпусной:

-- Поедете на суд. Надо погладить рубаху? Пиджак?

Забирают рубашку. Через несколько минут возвращают ее выгла-женной. По совету Леонида я еду налегке, без пиджака. Сосед помогает мне закатать рукава рубашки.

-- В зале суда обычно жарко и душно. Так тебе будет легче.

Он готовит мне бутерброды на дорогу. Я прощаюсь с ним, беру папку с выписками из дела, отобранными накануне, и меня переводят в тран-зитную камеру. Сюда люди поступают с воли, отсюда они покидают тюрьму.

Входит капитан Минаев, один из офицеров тюрьмы. На его поясе -- кобура, из которой кокетливо выглядывает белая ручка пистолета.

-- Я буду с вами все время. Если есть какие-то бумаги, отдайте мне.

-- Но они нужны мне в зале суда.

-- Там вы их получите.

Отдаю папку. Меня тщательно обыскивают, забирают еду и все, что есть в карманах. В зале суда мне действительно все отдадут, а выпотро-шили меня в тюрьме для того, чтобы я по дороге что-нибудь не выкинул. В маленьком тюремном воронке меня запирают в "стакан" -- железный шкаф, где нельзя ни повернуться, ни встать.

Со мной едут Минаев, два прапорщика и начальница медчасти. На-чальник тюрьмы тоже будет в зале, но он едет на своей персональной "Волге". Я читаю при себя свою молитву снова и снова: в воронке, входя в помещение суда и успевая лишь на миг взглянуть на яркое солнце и не менее яркую зелень, в спецкамере для подсудимых, поднимаясь на вто-рой этаж в зал суда в сопровождении тюремной свиты.

Все мне кажется каким-то ненастоящим, бутафорским: и шеренги кагебешников в штатском, и спешащие занять свои места посетители со спецпропусками, и открытый для гостей временный буфет с черной ик-рой и другими дефицитными продуктами. Я быстро дотрагиваюсь до ру-коятки минаевского пистолета и насмешливо спрашиваю:

-- Небось игрушечный?

Капитан резко отпрыгивает, перехватывает мою руку и рявкает:

-- Отставить шутки!

Нет, все вокруг всамделишное. Однако ощутить самого себя частью реальности мне не удается. Напрасно пытаюсь я взять себя в руки с по-мощью молитвы -- мысли мечутся: что сейчас будет? Кого я увижу? Что скажу? -- и ни на одной из них я не могу сосредоточиться.

Чем ближе зал суда, тем больше я волнуюсь; все вопросы выветри-лись из головы, в ней бьется, как заклятие, одна лишь фраза: "Сейчас я увижу маму".

Я ускоряю шаг и оказываюсь в зале. У самого входа -- скамья подсу-димых, меня сажают на нее между двумя старшинами.

Зал полон. Я чувствую на себе взгляды множества людей, сразу же ощущаю враждебность толпы, но не в состоянии пока различать отдель-ные лица. Давно я не видел столько людей вместе. Какое-то шестое чув-ство подсказывает мне, что среди них нет ни мамы, ни брата, ни друзей. Разочарование отдается острой болью в сердце.