Не убоюсь зла

Поворачиваю голову налево. Кресло судьи пока пустует. Прямо пе-редо мной, по другую сторону судейского стола, -- столик обвинения. Справа от места судьи, недалеко от меня, -- адвокат Дубровская. Это еще одна неприятная новость: стало быть, КГБ все же решил "защи-щать" меня своими силами? Сильва Абрамовна приветливо улыбается мне, говорит что-то ободряющее, но я демонстративно отворачиваюсь. Несмотря на перенесенное только что разочарование -- а может, имен-но благодаря ему, -- я быстро прихожу в себя. Ненавидящие глаза спра-ва, обвинитель напротив, подобранная охранкой "защитница" слева, че-кисты, плотно сжавшие меня плечами с двух сторон -- все это отрезвля-ет. Картина, которую я вижу перед собой, глядя в зал, обретает резко-сть: толпа распадается на отдельных индивидуумов, во взглядах которых я могу теперь прочесть не только враждебность, но и откровенное любопытство. В первых двух рядах сидят люди в одежде явно импортно-го происхождения -- скорее всего, сотрудники КГБ и особо доверенные корреспонденты АПН, "Правды" и "Известий". Дальше -- публика по-проще. Из рассказов о других политических судах я знаю, как набирают таких людей: на ближайшем заводе или фабрике раздают спецпропуска проверенным товарищам из числа партийных и комсомольских активи-стов, а те довольны: и на работу не надо идти, и дефицитные продукты питания в буфете купить можно.

Кто государственный обвинитель? Неужели Илюхин, чинно восседа-ющий за столиком слева от судьи? Нет, сегодня он лишь на подхвате при старшем помощнике Генерального прокурора СССР Павле Никола-евиче Солонине, которого я видел пару раз в коридоре Лефортово: это человек болезненного вида, хромой, тощий, надменный и, похоже, злой. Он заведует отделом Прокуратуры СССР по контролю за следст-венными органами КГБ (в своей оперативной работе КГБ даже по зако-ну неподконтролен прокуратуре).

Хитро придумали! Тот, кто должен проверять работу органов, будет поддерживать все их фальсификации.

-- Встать! Суд идет!

Трое мужчин -- судья и два народных заседателя -- занимают свои места. Их голов почти не видно за высоченными стопами томов моего дела, громоздящимися перед ними на столе.

Судья обращается ко мне:

-- Фамилия, имя, отчество? Я встаю.

-- Как я уже заявлял ранее, я не буду принимать никакого участия в закрытом суде.

Я не успеваю продолжить -- судья прерывает меня:

-- Но суд открытый, вы же видите! -- и движением руки предлагает мне обернуться к залу.

-- Для кого он открыт? Для корреспондентов АПН и сотрудников КГБ? Где мои родственники? Где друзья? Может, вы скажете, что они не захотели присутствовать на процессе?

Судья явно готов к этому вопросу.

-- Свободных мест нет, как видите. Для родственников мы бы, ко-нечно, стулья нашли, однако сейчас ваши мать и брат по закону не име-ют права находиться в зале, так как позже будут вызваны в качестве свидетелей. А вот отец... Где отец подсудимого?

"Распорядитель", стоящий у дверей, тут же отвечает:

-- Отец подсудимого не смог приехать из Истры в Москву по состоя-нию здоровья.

-- Ну, видите? Чего же вы от нас хотите? Все, что от нас зависело, мы сделали, -- говорит судья и тут же опять пытается задать мне какой-то анкетный вопрос.

"Что с отцом?" -- думаю я, но тревога за него почти мгновенно вы-тесняется другим чувством. Наглый цинизм и лицемерие режиссеров этого судилища убедительней, чем пистолет Минаева, напоминают мне, с кем я имею дело. Холодная злость переполняет меня; я становлюсь со-вершенно спокойным и вновь обретаю способность мыслить логически.

-- Я видел список свидетелей, вызванных на суд. Он приложен к об-винительному заключению. Ни матери, ни брата в нем нет. Таких хода-тайств не заявляли ни обвинение, ни защита, а дополнений к списку свидетелей мне не представляли.

Тут вскакивает Солонин:

-- Я ходатайствую!..

Повысив голос, я легко заглушаю его:

-- Ага, прокурор ходатайствует! Но откуда судье стало известно об этом еще до начала заседания? Более того: он даже знал заранее, что та-кое ходатайство удовлетворит! Впрочем, я не собираюсь вступать в дис-куссии по поводу юридических деталей этого фарса, а просто еще раз заявляю, что не стану участвовать в нем до тех пор, пока не будут вы-полнены следующие условия. Первое: в зале суда должен присутство-вать кто-либо из моих родственников; второе: адвокат, подобранный для меня обвинением, не примет участия в процессе. Раз уж меня лишили возможности выбрать защитника, я предпочитаю защищаться самостоя-тельно. Мне не нужен еще один прокурор под видом адвоката.

Судья что-то говорит о том, что никого мне не навязывали, что я и мои родственники сами не захотели пригласить защитника, но я никак на это не реагирую. Наконец он склоняет голову к заседателю, сидяще-му справа, тот кивает; затем ко второму -- кивает и этот. Только теперь я понимаю, почему зеки называют заседателей "кивалами"... Однако насколько эта кличка точна, я оценю лишь к концу суда: за все время эти двое не зададут ни одного вопроса, вообще не откроют рта лишь бу-дут кивать судье всякий раз, когда он повернет к ним голову.