Не убоюсь зла

Заседание возобновляется. Лени на его месте нет. Вывели? Нет, вон он -в самом конце зала, у стены, ищет меня взглядом, привставая. Его персональный опекун тоже переместился в последний ряд, не спускает с него глаз.

Судья предлагает мне дать ответ по существу предъявленного обви-нения. Я достаю из папки листок с основными тезисами. Говорю кратко, чтобы брат ухватил самую суть обвинения и защиты. Подробности ос-тавляю на потом -ведь запомнить сразу слишком много он не сможет.

Отвечая на первую часть обвинения -- измена Родине в форме помо-щи иностранным государствам, -- я останавливаюсь на шести пунктах.

Первый: вопреки утверждениям обвинения в наших документах о положении евреев в СССР нет никакой клеветы. Евреи в Советском Со-юзе действительно подвергаются насильственной ассимиляции: они изо-лированы от языка, культуры, религии, истории своего народа. Иллюст-рирую сказанное рядом примеров.

Второй: евреи, пожелавшие выехать из СССР, оказываются вне за-кона, становятся жертвами произвола и репрессий. Привожу типичные примеры. Именно этим и была вызвана деятельность еврейских активи-стов по привлечению внимания мировой общественности к положению евреев в Советском Союзе.

Третий: вопрос эмиграции из СССР не является внутренним делом государства. Это подтверждает декларация прав человека, Пакт о граж-данских и политических правах, Заключительный акт совещания в Хельсинки. Сегодня наша открытая борьба за выполнение Советским Союзом этих соглашений объявлена изменой Родине. Возможно, это са-мый серьезный шаг на пути к реанимации сталинизма.

Четвертый: поправка Джексона -- гуманный акт американского Конгресса, впервые связавший одну из важных проблем прав человека с двусторонними соглашениями между странами. В этом смысле поправка Джексона -- идейная предшественница Заключительного акта, приня-того в Хельсинки. Попытки обвинить активистов еврейского движения, приветствовавших ее, в измене Родине так же нелепы и противоправны, как и репрессии против членов Хельсинкской группы, требовавших от правительства СССР выполнения принятых им на себя международных обязательств.

Пятый: эпитет "сионистский" фигурирует в деле как юридический термин, синонимичный определениям "антисоветский", "изменниче-ский". Связь с сионистской организацией сама по себе рассматривается как доказательство измены Родине. А между тем сионизм -- всего лишь движение евреев за национальную независимость, за создание собствен-ного государства. Объявляя сионизм вне закона, СССР тем самым объ-являет незаконным и государство Израиль, которое он в свое время при-знал.

Шестой: моими сообщниками в изменнической деятельности назва-ны американские дипломаты и корреспонденты. Прежде всего, никаких доказательств тому, что они агенты секретных служб США, нет. Суще-ствует порочный круг: КГБ утверждает, что в советской прессе приводи-лись примеры их шпионских операций, а в статьях из газет, имеющихся в деле, говорится о том, что эти действия известны компетентным орга-нам. Но даже если кто-то из них и был шпионом, чему я не нашел в деле никаких доказательств, -- важно ведь не это, а лишь то, какие отноше-ния связывают меня с этими людьми. Информация, которую я им пере-давал, относилась исключительно к теме прав человека в СССР. Каж-дый день можно прочитать в советской прессе интервью с гражданами западных стран, не просто критикующими порядки в своем государстве, но и прямо призывающими к изменению режима; меня же обвиняют в измене Родине лишь за передачу западным корреспондентам информа-ции о нарушениях Советским Союзом соглашений в области прав чело-века.

-- Еще более грубые передержки и фальсификации допущены КГБ при обвинении меня в измене Родине в форме шпионажа, -- сказал я, но был тут же остановлен судьей.

-- О шпионаже мы будем говорить на закрытом заседании суда: ведь речь идет о государственных секретах.

-- Но никаких секретов в деле нет! Единственный документ, объяв-ленный секретным, -- списки отказников, причем я с легкостью дока-жу, что и это не так. Но ведь я в любом случае не намерен зачитывать списки в зале суда, я собираюсь говорить лишь о методах следствия. На-стаиваю на том, чтобы мне дали высказаться по этому поводу на откры-том заседании.

Но судья непреклонен. Быстро получив два дежурных кивка, он сно-ва объявляет перерыв. Уходя, я вижу поднятый вверх Ленин большой палец: мол, молодец! -- и его радостную улыбку.

После перерыва судья обращается ко мне:

-- Готовы ли вы дать конкретные и правдивые показания по каждо-му эпизоду обвинения?