Не убоюсь зла

Алик, спешивший вернуться к столу, сказал Зайцеву:

-- Давай сюда сухари, я их выброшу.

-- Что?! Хлеб выбрасывать? Тебя твоя нерусская мать этому научи-ла? -возмутился Зайцев. -- Я его птицам отдам!

Он собрал сухари, отнес их на улицу и раскрошил там для пернатых уральских певуний...

Когда-то, в первые годы, я с интересом присматривался к ментам, пытался вызвать их на разговор. Со временем любопытство прошло, и они мне стали безразличны. Совсем иначе относился к нашим надсмот-рщикам Вазиф. Называя себе дурологом, специалистом по советской ду-ри, он, казалось, проводил над ними нескончаемый эксперимент.

-- Кашин! -- кричал он из карцера прапорщику. -- Ты, я слышу, са-ло ешь? Больно громко чавкаешь! Ну-ка, дай и мне кусок!

-- Не положено, -- смеялся Кашин. -- Знаешь, что мне за это будет?

-- А разве голодом мучить людей положено?

-- Не знаю. Я тебя в тюрьму не сажал.

-- Но я же не сам сюда пришел! Такой же прапорщик, как ты, при-вел меня. Ты знаешь, за что я сижу?

-- Мне знать не положено.

-- Вот так все советские люди и говорят: "Не положено... Это был не я... Я за это не отвечаю..." Приходится Мейланову сидеть за всех, в том числе и за тебя. Потому что я отвечаю за все, что происходит в стране, и не хочу, чтобы людей голодом морили. Ты это понимаешь?

Но подобные рассуждения были для прапорщика слишком сложны-ми; он уставал и терял интерес к беседе.

-- Отставить разговоры!

-- Вам только и остается, что людям рты затыкать, -- не унимался Вазиф. После небольшой паузы он стал подбираться к бедному Кашину с другой стороны. -- А корова у тебя есть?

-- Есть, -- ответил тот, довольный тем, что его собеседник спустил-ся, наконец, со своих эмпиреев и стал говорить по-человечески.

-- Ты ее кормишь, а она тебе за это молоко дает, верно?

-- Ага.

-- А если не кормишь -- мычит, правильно?

--Ну.

-- Вот советская власть и меня хочет в корову превратить, не дает есть, чтобы мычал, ни о чем не думал, а лишь мечтал бы о жратве. Вот тебя, например, в корову уже давно превратили -- натянули на голову желудок. Я тебе говорю: не мори меня голодом, дай поесть. Тебе, в об-щем-то, неприятно меня мучить, ты бы, пожалуй, и отрезал сальца, да желудок твой не согласен, протестует, ведь если ты меня накормишь, то и место свое потеряешь, и паек, и ему, желудку, худо будет. Вот так он за тебя все и решает. Стало быть, ты -- корова.

-- Сам ты корова! -- обиделся Кашин. -- Отставить разговоры, или я сейчас рапорт напишу!

Ну, этим Вазифа не запугать, и он целыми днями произносит свои педагогические монологи.

-- Вот ты, Алик, говоришь, -- обращается однажды Мейланов к ма-лограмотному Атаеву, -- что нарушать не надо. А как же Ленин нару-шал?

-- Как это? Ленин ничего не нарушал!

-- Да ведь он же в тюрьме сидел! Такой же прапорщик, как ты, его и сторожил.

-- Ленин -- в тюрьме сидел?! -- задыхается от возмущения Алик. Тут уж и я не могу сдержаться.

-- Алик! Да что же это такое Мейланов тебе говорит! Ленин -- и в тюрьме! Сейчас же сообщи об этой провокации куда следует, а то ведь тебя самого обвинят, что слушал и не донес!

-- Конечно, конечно! -- суетится Атаев. -- Я сейчас найду кого-ни-будь, кто поможет мне рапорт написать. Щаранский, свидетелем бу-дешь. Ишь ты! -говорит он Вазифу. -- Да за такую клевету тебе еще десять лет надо добавить!

Мы с Мейлановым хохочем, а старый мент матерится, почувствовав какой-то подвох...

Несмотря на то, что все менты показались бы постороннему человеку братьями-близнецами, среди них оказывались люди и получше, и поху-же. У нас, зеков, было много способов определить, чего стоит каждый из них. Вот, например, один из самых точных тестов: проследить за тем, как вертухай рвет заключенным газетную бумагу, используемую в тюрьмах и лагерях в качестве туалетной. Когда неделями и месяцами сидишь в карцере без новостей, без радио, без книг, то радуешься само-му крохотному кусочку бумаги с любым печатным текстом. "Хороший" мент рвал нам газеты как придется, не заглядывая в них, а "плохой" по-лосовал их так, чтобы обрыв был по вертикали, посередине колонки: ни ты не сможешь прочесть ни строчки, ни тот зек, которому достанется вторая половина.

Между тем меня навестил Захаров и завел старую пластинку:

-- Сколько вы еще будете мучить и себя, и своих родных? Неужели не надоело воевать с ветряными мельницами? Ведь так никогда не осво-бодитесь! Вы же знакомы со сто восемьдесят второй статьей... -- поугрожав так минут пять, он перешел к прянику. -- У вас уже большая часть срока прошла. Написали бы просьбу о досрочном освобождении по состоянию здоровья -- и все. И вышли бы наконец на волю. И кончились бы ваши проблемы с перепиской. Только пообещайте, что в ожидании положительного решения не будете протестовать незаконными способа-ми против действий администрации.

-- У меня-то с моей перепиской проблем вообще нет, -- ответил я. -- Но они, похоже, есть у КГБ. Вот пусть ваша организация и перестанет протестовать против нее незаконными способами.

* * *