Не убоюсь зла

Я очень доволен собой: не уклонялся от разговора, спокойно выслу-шал все угрозы, и они никак не повлияли на мое состояние, полностью контролировал ход беседы, не позволил следователям поднимать инте-ресовавшие их темы и заставлял говорить о том, что сам хотел услы-шать. Словом, я, кажемся, опять обрел прежнюю форму. "А значит, -- самонадеянно говорю я себе, -- самое трудное позади". И, конечно же, ошибаюсь.

Интересно, что я, увлеченный беседой с Володиным, совсем забыл о записке Слепаку, судьба которой меня так волновала еще несколько ча-сов назад. Но хорошо помню, что, засыпая, поймал себя на мысли: мо-жет, она все-таки дошла?..

* * *

Вопреки недвусмысленным угрозам Володина, наша с ним беседа от третьего мая заметно улучшила мое настроение. Я чувствовал, что вновь могу смотреть на КГБ "со стороны", не подпуская их к себе. Необ-ходимое условие для этого -- не воспринимать их уж очень серьезно, со-хранять способность смеяться над абсурдностью их поведения и претен-зией на абсолютную власть над умами людей в этом мире.

Юмор и ирония давно стали моим оружием в удержании КГБ "на ди-станции". Ведь эта организация в действительности может быть пре-красной мишенью для насмешек из-за своего двусмысленного положе-ния. КГБ в повседневной жизни как бы не присутствует, должен посто-янно скрывать или, во всяком случае, преуменьшать свою роль. В то же время такие советские "столпы власти", как милиция, суды, прокурату-ра, Верховный Совет -- всего лишь фикции, чье влияние при соприкос-новении с КГБ существует лишь на бумаге. На уровне "хвостов" это вы-ражалось в том, что их приказу подчинялся милиционер любого ранга, правил уличного движения для их машин просто не существовало, и в то же время... они сами тоже вроде бы не существовали, что и создавало немало комических ситуаций.

Еще одна причина для смеха -- противоречие между "благородными" целями КГБ и ничтожеством исполнителей.

Впервые я обнаружил освобождающий эффект насмешки над кагебешником осенью семьдесят третьего года, когда застрял в сломавшемся лифте с двумя своими "хвостами" -- мужчиной и женщиной. Был вы-ходной день, и даже "уоки-токи" моих спутников не помогли -- прошло немало времени, прежде чем появился монтер и починил лифт.

Я тогда еще не очень привык проводить время в обществе "хвостов", они тоже пока не нашли со мной нужного тона, и некоторое время в лифте царило напряженное молчание. Наконец я попытался разрядить ситуацию:

-- Плохая у вас работа! Вместо того, чтобы сидеть, выпивать с друзь-ями -- висите в лифте...

Мужчина напряженно улыбнулся и, поколебавшись, перешел на од-ну из их стандартных тем: есть столько хороших советских евреев, по-чему бы мне не быть одним из них?

-- А как насчет вас? Ваше еврейство вам не мешает в КГБ? -- неожи-данно для самого себя спросил я.

-- А что, разве вы не видите, что я не еврей? -- удивился курносый, белобрысый, без малейшей примеси семитских черт собеседник.

-- Ну, вы можете обманывать кого угодно, только не меня. Мне сра-зу ясно, что в вас есть еврейская кровь, но не огорчайтесь -- среди евре-ев тоже много хороших советских граждан, -- вернулся я к его теме.

Мой собеседник очень разволновался. Игнорируя мои реплики, он напряженно вглядывался в свое отражение на глянцевой стене лифта. А когда лифт починили, бросился к машине и стал пристально изучать свое лицо в смотровом зеркале.

Когда я впервые увидел "хвостов" КГБ, следующих за отказником, то испытал невольный страх. Но к этому привыкаешь, как и ко многим другим вещам. Позднее, когда "хвосты" проводили со мной большую часть времени, я чувствовал себя даже безопаснее в их присутствии, особенно ночью. А если они, боясь упустить меня, втискивались вслед за мной в такси, я непременно заставлял их платить половину стоимости проезда. Платили они, как правило, всегда новенькими, прямо из бан-ка, деньгами, которые доставали из конверта, а сдачу клали себе в карман.

Формально, конечно, эти люди не существовали. И когда бы я ни упоминал о "хвостах" в разговорах с официальными сотрудниками КГБ или прокурором, их реакция всегда была одной и той же: "Никто за ва-ми не ходит. У вас, похоже, мания преследования". Но "хвосты" были не только реальностью, временами -чуть ли не частью семьи. Как-то в автобусе я завязал разговор с одним из них, уже много лет "обслуживав-шим" нас.

-- Где сейчас Валера? -- спросил тот о нашем товарище, которого когда-то "опекал".

-- Он уже два года в Израиле и очень доволен жизнью.

Мой собеседник стал выяснять подробности -- о работе, квартире, зарплате. Неожиданно женщина, прижатая к нам толпой пассажиров и вынужденная слушать наш разговор, принялась кричать:

-- Позор! Почему мы должны выслушивать всю эту сионистскую пропаганду? Убирайтесь в свой Израиль, только не мешайте нам жить!..

Весь юмор ситуации был в том, что свой гнев она направила не на меня, а на моего "хвоста", приняв его за "колеблющегося сиониста", что очень смутило его и повеселило меня.